— Письма мои можно будет отправить через кого-нибудь… Потом?

— Оставишь мне, — сказал мордорец. — Я читать не буду. Слово. Только, я думаю, тебя не прислонят. Не похож ты на сволочь, а уж я навидался…

Чекист прочитал казенное: «С моих слов записано верно и мною прочитано», захлопнул планшет:

— Раненый товарищ прав. Если не докажут ваше участие в расстрелах или иных измывательствах над мирным населением, вас обменяют.

Венька выдохнул и от радости обнаглел:

— Значит, этот огнеметчик может быть вам товарищем?

— Так он же наш, — удивился чекист, — советский огнеметчик. Неужели непонятно?

Затем повернулся и вышел, все так же сторонясь немытого писклявого знатока фронтовых обычаев.

Дверь закрылась и некоторое время в душной палате стояла сумеречная предвечерняя тишина. Вениамин посмотрел на… Заступника? Коллегу? Тоже ведь огнеметчик. Тот выглядел не так уж плохо. Худое то ли от природы, то ли от болезни лицо, наголо бритая от вшей голова, усы, по моде Южного Фронта, вислые «запорожские». Цвет глаз темный…

— Спасибо. — И, не зная, что еще добавить, Венька спросил:

— Отчего у вас шлемы в крапинку?

Мордорец тихонько засмеялся:

— Приказали в белый выкрасить, чтобы на снегу незаметно. А там как обычно: где краски не хватило, где кистей полторы штуки на дивизию. Набрызгали, как пришлось, а потом уже заметили, что на фоне зимнего леса крапчатая каска лучше. Белая на снегу не видна, но все же она круглая. А такое вот… — огнеметчик постучал по маковке шлема, — в бинокль видится… Ну, такое себе.

— Меня Вениамином зовут. Ну да вы слышали.

— Борис, — отозвался огнеметчик. — Руки не подаю, не обижайся. Хотя сам до штабса дослужился, пока в революцию не ушел. Был я у Деникина в Добрармии, все изнутри видел. А теперь мы по разные стороны.

Вошли фельдшера, ни на кого не глядя, потащили кровать с писклявым прямо в коридор и дальше по коридору в баню. Еще один служитель распахнул рамы, буркнул: «Накройся!» — и только в потоке морозного воздуха Венька понял, как же здесь воняло. Угрюмые серые полы, размытая побелка, жирные пятна по стенам, хлопья пыли на потолке — видимо, госпиталь тут размещали очень сильно наспех.

— А хорошо, — проговорил Борис. — Воздух прямо сладкий.

— Руки не подаешь, — перешел на «ты» Венька, — но письма отправить согласился. Не пойму.

Борис некоторое время молчал. Потом отозвался глухо:

— Есть на свете вещи пострашнее штыковой атаки русской пехоты. Просто их мало кто видел. И уж совсем единицы могут рассказать. Я именно получил штыком под лопатку, так что могу сравнивать. И вот одна из таких вещей, господин поручик — это когда не приходит письмо.