В пятницу, на второй неделе октября, Иван Михайлович прислал гонца. То дело, что мы затеяли ровно неделю, назад принесло свои плоды — слежка, установленная за греком толмачом, не дремала и его визит к персидскому торговцу тканями, не остался без внимания. Проследили и за самим персом, который буквально на следующий день оставил лавку на попечение приказчика, а сам отбыл, якобы за товаром. Так что мои предположения оправдались на все сто. Что-то подобное я предполагал, не ведал лишь кому донесение от уйдет. То, что грамотка писана именно тем, на кого я грешил, подтвердил и сам глава Посольского приказа: через его руки немало бумаг подчиненного прошло, в том числе и писаных персам.

Втайне от грека перехваченное письмо по поручению Висковатого для меня перевел другой толмач Посольского приказа, и как оказалось не зря: кроме всего прочего иуда особо предупреждал Юсуф-бия о иноземном мастере который будет строить крепость недалече от традиционной ногайской переправы через Волгу. Причем советовал непременно попытаться захватить оного или убить. Так что нападение на плесе было не случайным — похоже нас вели с самого начала, а напали, когда убедились что я тот, кто им нужен. Оно, конечно, лестно, что грек столь высоко оценил мою опасность для своего хозяина, но ухо с ним нужно держать востро, уж больно умен!

Иван Михайлович особо благодарил меня, что я отговорил его сразу докладывать государю о письме. Не знаю, как бы на самом деле среагировал царь, но опасения главы Посольского приказа получить по шапке за то, что "пригрел змею на груди", безосновательными назвать трудно. Как бы то ни было, мои увещевания сработали: грек остался на свободе и в неведении, вот только теперь за ним смотрели десятки глаз, что в Кремле, что в слободе, где он жил. Естественно, кроме него найдутся и другие соглядатаи, так что шпионские игры только начались.

…

В Выксу отплыли только в понедельник двенадцатого октября, потому как в воскресенье, государь пожелал встретиться со мной, чтобы обсудить кой-какие вопросы. Собственно это произошло в большей степени с моей подачи, и тому был немаловажный повод — первенцу царя, которого я спас прошлым летом, как раз исполнись два года. Грех не использовать такой повод для вручения заготовленных для Ивана Васильевича подарков. Вот только вручать некоторые из них желательно без лишних глаз, и с соответствующими пояснениями, для посторонних ушей так же не предназначенными.

Масляная калильная лампа была принята государем в высшей степени благосклонно, благо свечи ни в коей мере конкуренцию ей составить не могли. Я неспроста настаивал именно на вечерней аудиенции, тут был расчет и непростой. Револьверную винтовку и револьвер государь поутру испытывать будет, а мы к тому времени уже отплывем, это вопрос решенный. Так что мой оружничий должен непременно остаться при его персоне, дабы со снаряжением помогать, пули лить да порох делать. Опять же ремонтировать если потребно. Личный оружейник конечно не врач, но персона не в меньшей степени приближенная, особенно в случае с Иваном Васильевичем, который оружие любит искренне и от души.