Теперь, прокашлявшись, я говорил более уверенно.

– Прежде чем потеряли сознание.

– Я прыгал с парашютом…

– Так, – подбодрил меня профессор.

– Потом с востока налетел какой-то странный ураган, меня в него затянуло, и… и я отключился.

– Ураган, говорите?

– Ну, или торнадо. Хотя откуда оно могло взяться средь бела дня…

– А до этого что помните? До прыжка?

– Профессор, сначала скажите, какой сейчас год?

И снова по его лицу пробежала чуть заметная гамма эмоций. В этот момент раздалась мелодия «Турецкого марша» Моцарта, он досадливо поморщился, извлёк из кармана сенсорный «Samsung», провёл большим пальцем по экрану и поднёс к уху:

– Лена, солнце, я не могу сейчас говорить, я тебе перезвоню.

Убрав телефон, он снова с участливым видом обратился ко мне:

– Извините, жена звонила… Так, а вы-то сами как считаете, какой сейчас год?

Как я считаю… Судя по обстановке, по внешнему виду сотрудников медучреждения, в конце концов, по мобильному телефону, это явно не тот год, в котором Сталин ещё живёт и здравствует. Поэтому озвучил единственно верный, на мой взгляд, вариант:

– Сейчас 2017-й.

– Ну вот видите!

Профессор, казалось, от нахлынувшего на него счастья пустится в пляс.

– Всё верно, 2017-й! Вы – Ефим Николаевич Сорокин, бизнесмен, после неудачного прыжка с не полностью раскрывшимся парашютом в тяжёлом состоянии попали в Центральный институт травматологии и ортопедии. В коме находились больше месяца. Сейчас же позвоню вашим родным, сообщу им радостную новость… Лиза, приглядите за больным, может, ему что-то понадобится, а я отлучусь на какое-то время.

В моём пересохшем горле стоял ком. Ну почему?! Почему всё так несправедливо устроено? Почему я не разбился? Или те 16 лет, вместивших в себя «Бутырку», Одессу, Варю, ГУЛАГ, Америку, Голливуд…. Неужели всё это было одной большой галлюцинацией, видениями, сопровождавшими кому?!! Да нет же, не может быть таких реалистичных видений!

– Вам плохо? – участливо поинтересовалась сестричка.