Молодой стройный высокий красавец. Потом его забирают первый раз. На перевоспитание. Потому что не марширует, не ходит как все. Слишком молодой, слишком стройный, слишком красивый. Потом он возвращается. Спина как-то неестественно изогнута, хромота, части пальцев нет, и работает он теперь мусорщиком.
Его больше не брали никуда: невоспитуемого, неправильного, чужого. А потом его забрали снова. Односельчане одобрительно кивали головами: мы всегда это знали, он ходил-то как – голова кверху, подбородок вздернут, смотрел барином. Никакого раскаяния, осознания; таких, как он, нельзя перевоспитать. Горбатого могила исправит. Но государство милостиво, даже слишком. И он опять вернулся.
– А на самом деле он перевоспитался?
– Не знаю. Может быть. Он перестал петь.
– А потом, что было потом?
– Он работал на кухне, вывозил объедки свиньям. Никто не брался за эту работу, поэтому его там и терпели. Вообще-то таким, как он, работы не полагалось… а потом к нам пришли беседовать. И его увезли. Доперевоспитывать. К нам в деревню он больше не вернулся. Лет через пять, когда начали выпускать, его выпустили тоже, и он остался в городе, работал где-то, может быть, тоже мусорщиком… жил тихо.
– Ты его видела потом?
– Да, пару раз на рынке.
– Он изменился?
– Когда я увидела его снова в нем чего-то не было. Дело не только в пальцах или зубах, изломанных ребрах или искривленной походке. В нем не было чего-то стержневого. Он больше не улыбался. Совсем, – бабушка тихо вздохнула, – Я не стала к нему подходить. Во-первых, там было много наших, а он, сама понимаешь, совсем не подходящая компания. А во-вторых, в нем ничего уже не осталось от того, что было раньше.
И тут девочка ясно вспомнила, как старик улыбался. Бережно и тепло – своему дракону, это было именно то, что позволило ей остаться, что задержало её тогда, в первый раз, злые волшебники так не улыбаются, в этом было что-то домашнее и родное, она всегда хотела, чтобы кто-нибудь так улыбался и ей…
А потом, когда вечерами они тихо сидели на ступеньках лестницы и дым от ароматного чая – смесь трав и может быть, имбиря – поднимался тихо вверх к облакам, он посматривал иногда на неё и улыбался. Именно ей одной, а может быть еще и всему миру… Длинным листьям ивы, сонным брызгам реки, большому шершавого дракону, мирно спящему у неё на коленях…
– Бабушка, знаешь, он всегда говорил мне, что хочет, чтобы после его смерти этот дракон достался тебе…
Почему-то она знает, что так нужно, пусть это будет немного вранье, почему-то кажется сейчас, что так будет правильно…