Зазвенел звонок. «Скорая» привезла старушку с гипертоническим кризом. Фельдшерицу я знал – это была Лена Л., пухленькая хохотушка, поэтому мы постояли, потрепались, и я пошел снимать пациентке ЭКГ. Да, ЭКГ я снимать умел, как и делать уколы, поэтому сестры так легко меня и оставляли на ночь.

Бабушка лежала тихо, но когда я закончил, вдруг спросила меня: «А вы что – тут птичек держите?»

– Каких птичек? Нет у нас никаких птичек. На улице, может, и есть, а у нас нет.

Это было правдой. Никаких птичек у нас не было. Даже рыбок не было – рыбки были в холле кардиологии, там заведующий был известный аквариумист. К нам только кошка Мурка, живущая между пищеблоком и моргом, по утрам в выходные, когда морг был закрыт, прибегала. Там ее подкармливал старший санитар Вадим, называвший себя не санитаром, а «ассистентом клинического патолога». Ну, а по выходным его не было.

Бабушка продолжила: «Ну вот же – птички поют!»

– О-о-о, – подумал я, – бабуля-то того… съехала. – И пошел звать доктора.

Красавица вошла в смотровую, померила давление и уже вывела на истории болезни «2 т. о.», что означало, что бабушка отправится на 5 этаж терапевтического корпуса, но тут старушка опять поинтересовалась птичками.

Терапевт задумалась. Конечно, бабушка не буйная, но кто ее знает… и решила поместить ее пока в наш изолятор.

– Понимаешь, Сережа, – сказала она мне задумчиво, – может быть, это у нее всегда так. Но мы же этого не знаем. Давай психиатра позовем. Пусть посмотрит.

55-я больница отличалась от других московских больниц тем, что через забор от нее была Психиатрическая больница им. Кащенко – всем известная «Канатчикова дача». И у двух больниц был договор – при возникновении необходимости в консультации не вызывались городские консультанты, а приходил доктор из той или другой больницы. Поэтому мы позвонили в «Кащенко».

Где-то через полчаса мы увидели фары, и раздолбанный кащенский «рафик» остановился у наших дверей. Шофер выскочил и открыл дверь салона. Из салона, тяжело вздыхая, вылезла Графиня из «Пиковой дамы». Некрасивое морщинистое лицо и горящие глаза вызывали священный трепет. Одета была она в черное пальто, из под которого выглядывал халат, а из-под него – черная же юбка, а на голове – черный капор.

– Что тут у вас? – Графиня обвела наш приемник своим пугающим взглядом.

– Да вот… больная поступила… бабушка… птичек слышит, – немного испуганно сказала моя доктор. – Может, ваша?

– Птичек? Хм… ну, где она?

Графиня тяжелой, но царственной походкой проследовала за мной в изолятор, где тихая старушка сидела на кровати, прислушиваясь к пению птичек. В дверях Графиня показала мне, чтобы я вышел, и начала с бабушкой какую-то беседу.