Мы перебрели речку, поднялись в нагорные луга, ельники, березняки, осинники — в самые грибные места. Такие приветные, богатые грибами гривы разноцветного леса, с папоротниками, кустами жимолости на Дальнем Востоке называют рёлками. Мы хорошо нагулялись, грибов нашли едва на жареху: обильный гриб этого лета (к войне?!) сошел после первых морозов.

В деревне Векшино остановились купить меду у пасечника. Обыкновение держать пчел пасечник завез на Вепсскую возвышенность с Псковщины; вепсы сроду не знают медового дела. О пасечнике Дмитрий Семенович (обо всех все знающий) рассказывал: «У него была на ноге гангрена, надо ампутировать ногу, а он наотрез отказался и был обречен. У него здесь был куплен домик, он приехал сюда и сам стал лечиться, он мне рассказывал, — мочой. Сделал компресс из мочи, из ноги вылезли наружу белые жирные черви... И так он сам себя выходил, был в безнадежном состоянии, а теперь ходит».

Пасечник, сильно припадал на ногу, но, правда, ходил и все время высказывал свои мнения по наболевшим общим вопросам таким тоном, что мнение его последнее, обсуждению не подлежит. Пасечник вел себя суетливо, вглядывался в каждого из нас с какой-то воспаленностью в глазу, в нем не было спокойствия, вообще свойственного пасечникам, он считал своим долгом и правом высказывать все, что в нем бродило. Начали с меда.

— У меня мед две с половиной тысячи килограмм.

Михалевичи прикидывали: хватит, не хватит на трехлитровую банку; не хватало...

— Мы вам в следующий раз недостающее привезем, — простодушно предположил Дмитрий Семенович.

— Об этом не может быть и речи, — отвел пасечник, — и надо было за медом ехать с банкой. Я вам дам свою банку, поскольку вы уж у меня были, как бы по знакомству...

Мед взвешивала на безмене жена пасечника, женщина статная, с признаками заметной в городе не то чтобы красоты, но на таких смотрят, что-то в ней было, как-то впечатляюще облегали брюки ее ягодицы. Жена пасечника норовила перелить меду в пользу покупателя, хозяин ее останавливал. Его лицо с залысинами, остатки волос на черепе, глаза не составляли человеческого выражения; все было мутно.

— Моего деда на Псковщине раскулачили, — спешил сообщить важное о себе хозяин меда, — у него в хозяйстве были лошадь, корова, сепаратор масло делать и чесальная машина шерсть чесать. А? Их зачислили в кулаки, сослали в Хибины апатиты добывать. Правда, дед в Питере зацепился. Вот, надо потребовать с большевиков, пусть выплатят за лошадь, корову, дом. Они, большевики, все под себя гребли, а у нас жизни не было.