Сверх урилыдачей около очага накладены были сухие дрова для праздничного употребления. За дровами и за кольем на урилыдачей ездили камчадалы с церемониями, как вышеописанные камчадалы за березою.

Немного спустя по моему приезду все бабы из юрты вон вышли и разошлись по балаганам и, несколько помешкав, возвратились. В юрту входили сперва старухи, после малые девочки и бабы, а наперед себя опускали они сладкую траву, к которой у некоторых привязаны были кипрей и юкола.

Оные припасы принимали у них нарочно определенные к услужению при праздновании два камчадала, которых я называть буду ниже сего служителями, и вешали на урилыдачей над их местами. Каждая баба, войдя в юрту, клала на очаг понемногу тоншича, а потом отходила на свое место.

Между прочими спустилась в юрту одна баба с двумя двойняшными девочками. У бабы была в руках сладкая трава, а у девочек и в руках и на голове тоншич. Баба, сняв у девочек с головы тоншич, положила на очаг, а после нее и девочки тоншич из рук на огнище бросили. Помянутая баба не мать оным девочкам была, но нянька, а мать их одна входила в юрту.

После того привели к очагу дряхлую старуху, у которой и в руках, и на голове, так как и у других, был тоншич, и она, сбросив его на огнище, отрясалась, приговаривая неведомо что.

Вскоре потом вышли два мужика из углов, сели по сторонам лестницы с топорами и с деревянными чурками. Служители приносили к ним со всякого угла по пластине юколы, которую они, положив на чурки, топорами надрубывали, приговаривая, чтоб юкола была спора и из балаганов не убывала.

Надрубленную юколу разносили служители по тем же углам и раздавали обратно, у кого взяли, отломив сперва по малому кусочку и на огнище бросив. После того стали они есть, потчуя друг друга с угла на угол. И первый день праздника их в 11 часу пополудни тем окончился.

На другой день поутру рано от каждой семьи мужик или баба поехали по соседним острожкам к друзьям своим, для сбирания корма на праздник. Ибо хотя у них и своего довольно, однако ж, по обыкновению их, припасы на то время у соседей сбирают, подобно как у наших под наседку яйца.

В острожек возвратились они уже вечером и, затопив юрту, бабы начали стряпать, толочь ягоды и коренья, и оная стряпня продолжалась почти во всю ночь. Между тем огонь на очаге не угасал, но бесперемежно курился. Ибо, по их обычаю, должно быть неугасимому огню до тех пор, пока стряпня окончится, и угашение огня при оном случае за великий грех почитается.

Изготовив кушанье, что учинилось часа за два до света, юрту скутали, и бабы начали вить из травы веревки, головы рыбьи обертывать в тоншич, накладывать на шеи травяные плетешки, а при всем том неведомо что наговаривая, пробавились до самого свету.