В июне 1995 года на обеде в честь моей отставки обо мне говорили много хороших слов, и от этого становилось неловко и трогательно. Честно говоря, я приготовился к тому, что меня начнут пропесочивать и мои люди используют последнюю официальную возможность и вывалят все, что у них накопилось. Правда, когда после церемонии мы столкнулись с Джадом Рэем в туалете, он запоздало сожалел, что удержался от этого. Но вот речи кончились — настала пора говорить мне. Я не стал сдерживаться и выложил все приготовленные на этот случай обороты. Не давал никаких советов и наставлений. Просто своим примером старался задеть у людей какие-то струнки. После отставки я вернулся в Квонтико, преподавал и консультировал, и мои коллеги знали, что я всегда под рукой. Я читал лекции и делился своим двадцатипятилетним опытом погружения в сознание преступника. И хотя ушел из ФБР, не думаю, что когда-нибудь смогу перестать делать то, чему меня научили. К сожалению, наша профессия принадлежит к быстрорастущей индустрии и нехватки в клиентах не бывает.

Меня часто спрашивают, что требуется сделать, чтобы исправить положение с постоянно ухудшающейся криминальной статистикой? Конечно, есть практические вещи, которые можно и должно предпринимать. Но я уверен, что преступность отступит только тогда, когда этого захотят достаточно много людей. Больше полицейских, больше судов и тюрем, совершенствование методики расследования — все это прекрасно, но насилие не прекратится, если мы будем терпимы к нему в семьях, в друзьях, в коллегах. Таков урок других стран, где преступность намного ниже. И я убежден, что лишь всеохватывающее решение способно стать эффективным. Преступление — моральная проблема, и победить его можно на уровне морали.

За все мои годы изучения и общения с убийцами я не встретил ни одного, кто вырос бы в нормальной обстановке и происходил из крепкой, здоровой семьи. Большинство преступников способны отвечать за свои действия и, сделав сознательный выбор, должны отвечать за последствия. Смешно слушать, когда кто-то утверждает, что не в состоянии оценить серьезности содеянного только потому, что ему четырнадцать или пятнадцать лет. Мой сын Джед в восемь лет раз и навсегда уяснил, что хорошо, а что плохо.

Но двадцать пять лет наблюдений убедили меня в том, что преступниками становятся, а не рождаются, и это означает, что любой, кто поступает дурно, мог бы с тем же успехом творить добро. Поэтому я верю, что наряду с увеличением субсидий, числа полицейских и тюрем, нам больше всего необходима любовь. Это не упрощение вопроса — в этом суть всего дела.