«Писательство моё сорвалось, увязло – и я его отложил. Это должна была быть история в некотором смысле фантастическая, но в некотором – всё же реалистическая, первый контакт Земли с Космосом, перипетии, связанные с получением каких-то сообщений Оттуда, что сразу привело бы к огромным осложнениям стратегической, военной, политической природы и ещё каким-то другим; когда та сторона, которая владела тем шифром (идея такова, что никто не может его ни нормально прочитать, ни понять), начинает над ним корпеть в условиях абсолютной секретности, и эта секретность съедает всё – письма, учёных, людей, космос, произошли две вещи – во‐первых, у меня не получилось разогреть материал так, чтобы он расплавился, чтобы заинтересовал меня собой, чтобы серьёзно затянул меня, потому что я с самого начала прекрасно знал, чего хочу. Во‐вторых, мне не хватало мелких американских реалий, потому что действие должно было происходить в США. Не из-за цензуры, но из-за того, что они в данный момент материально находятся в авангарде и могут больше сделать в области материальных действий. Если это расположить в Стлане, а хоть и под Парижем, то это бы не имело смысла. В России это бы потянуло за собой тривиальные дела, которые меня в этом контексте (но не вообще) не интересуют[315].