Видение немцев как воплощения неразумной, уничтожающей силы взято из прозы Лема. Лучшее доказательство – что Стефан Тшинецкий, герой «Больницы…», во втором томе в качестве еврея попадает в лагерь смерти, а ведь (как нас убеждает вездесущий рассказчик) Тшинецкому всего лишь не повезло выглядеть как скрывающийся еврей. Возможно, санитару Юзефу тоже так не повезло?
Как обратила внимание Агнешка Гаевская[354], общей темой многих – и фантастических, и реалистических, и серьёзных, и юмористических – произведений Лема является тайна, которую скрывает герой и открытие которой грозит ему изгнанием из общества или смертью. Будет ли это Ийон Тихий, переодетый роботом, или Эл Брегг без бетризации, или астронавты «Солярис», скрывающие свои создания F, или почти все персонажи «Рукописи, найденной в ванне» (с главным героем во главе), или Трурль, переодетый в собственную машину – куда больше, чем один роман Лема заслуживает называться «Маской».
Это название подходило бы и к «Больнице Преображения», в которой много персонажей, скрывающихся за разными масками. Здоровые притворяются больными, больные – здоровыми, циники – идеалистами, а идеалисты – циниками, поляки – немцами, немцы – поляками. Лема, вероятно, разочаровало в фильме Жебровского то, что он проигнорировал эти подтексты его романа. Но он не мог сказать этого прямо, чтобы не снять собственную маску.
В семидесятых годах вокруг экранизации Лема была большая шумиха. Фильмы получили награды на фестивалях («если уже взяли на фестиваль, то должны были награждать, это как дети, играющие в войнушку, должны быть каждый минимум полковником»[355]), – так Лем язвительно прокомментировал Гран-при Тарковского в Каннах. Даже «Дознание пилота Пиркса» было популярно, по крайней мере, среди не слишком требовательных подростков, влюблённых в
Бесповоротно пропало невероятное творческое вдохновение, которым Лем баловал своих почитателей в предыдущем десятилетии. В шестидесятых он издавал по две-три книги в год, причём все выдающиеся. А в семидесятых книги далее издавались, но уже всё чаще в формуле: «один премьерный рассказ и горстка изданных ранее», как в сборниках «Маска» (1976) или «Повторение» (1979).