Все годы со дня его смерти, я слышала, как часто его сравнивали с Джоном Колтрейном, виртуозом тенор–саксофона, и с божественным альт–саксофонистом Чарли "Птицей" Паркером — ещё одним волнующим душу импровизатором. Но для меня Хендрикс был сродни выросшему в нищете чёрному молодому человеку из Нового Орлеана, который своей игрой на трубе добился всемирного уважения и любви — Луи Армстронгу. Много лет спустя, как родилась его Hello Dolly, Армстронг на вершине своей славы совершил прорыв, раздвинувший границы джаза и американской лёгкой музыки.

Помимо их жёсткого детства Хендрикс с Армстронгом имели много общего — свои больше–чем–человеческие жизни, личности, свой, особенный, подобный электрическому разряду лексикон и безудержную любовь к формулированию своих мыслей, быстрый, искристый ум и феноменальную памятью и одновременно врождённую скромность.

— Луи Армстронг говорил, что родился с талантом внутри себя, — сказал мне однажды Джими. — Чтобы поднять руку нужно сделать усилие. Заниматься, заниматься и ещё раз заниматься. Но когда ты родился с этим, тебе необходимо заниматься вдвойне. Думаю, и тебе это пригодиться тоже.

В тот небольшой период раннего детства Хендрикса всё могло повернуться по–другому. В те слишком короткие месяцы, проведённые им в Беркли, казалось, Судьба протянула к нему свои ласковые руки, благословляя его на то, в чём он особенно тогда нуждался — забота, воспитание, стабильность, но затем, без всякого предупреждения, грубо был отнят этот подарок Судьбы. Сильно раскрутившись, колесо Судьбы забросило в Беркли двух–с–половиной–летнего ребёнка из Сиэтла, одного, за восемь тысяч миль от родного дома. Не представить, что стало бы с ним, останься он в этой "уединённой семье", которая приютила его. Маленький "Джонни" навсегда запомнит, что они хотели бы оставить его у себя, но он так и не узнает никогда, что эта семья хотела усыновить его.

Только что возвратившийся из армии Эл Хендрикс подумывал им оставить сына, которого видел впервые, но в последний момент переменив решение, увёз его в Сиэтл. Этим милым людям не разрешили усыновить его мальчика.

— Никто никогда и представить не сможет, что я чувствовал, уезжая с этим чужим мне парнем, — вспоминал Джими Хендрикс двадцать три года спустя. — Я плакал и плакал и никак не мог остановиться. Думаю, мне никогда не было так плохо.

— Джими Хендрикс рождён быть Джими Хендриксом, — сказал мне его друг Тони Палмер, ныне известный во всём мире кинорежиссёр документальных музыкальных фильмов и крупный специалист о жизни небожителей от музыки всех столетий. — Великих музыкантов не делают, они рождаются великими. Джими было предначертано стать музыкантом.