Но когда Толстой помогал кучеру запрягать лошадь, «руки его дрожали, не слушались, и он никак не мог застегнуть пряжку». Потом «сел в уголке каретного сарая на чемодан и сразу упал духом».

— Я чувствую, — сказал он, — что вот-вот нас настигнут, и тогда всё пропало. Без скандала уже не уехать.

Выехав из усадьбы на тульское шоссе, Толстой, пишет сопровождавший его врач Маковицкий, «до сих пор молчавший, грустный, взволнованным, прерывающимся голосом сказал, как бы жалуясь и извиняясь, что не выдержал, что уезжает тайком от Софьи Андреевны». И тут же задал вопрос:

— Куда бы подальше уехать?

После того как на станции Щекино они сели в отдельное купе вагона второго класса «и поезд тронулся, он почувствовал себя, вероятно, уверенным, что Софья Андреевна не настигнет его; радостно сказал, что ему хорошо». Но, выпив кофе и согревшись, вдруг произнес:

— Что теперь Софья Андреевна? Жалко ее.

В Астапове уже после смерти Толстого Софья Андреевна спросит у Маковицкого:

— Куда же вы ехали?

— Далеко.

— Ну, куда же?

— Сначала в Ростов-на-Дону, там паспорты заграничные хотели взять.

— Ну, а дальше?

— В Одессу.

— Дальше?

— В Константинополь.

— А потом куда?

— В Болгарию…

Бежав из дома, Толстой действительно не знал в точности, куда он направляется и где конечный пункт его «ухода». Одним из таких вероятных пунктов была Болгария, где, как надеялся Толстой, его не узнают, не найдут и где он сможет жить инкогнито. Он не знал (или забыл), что в Болгарии, как и в других славянских странах, было огромное количество его поклонников, местных «толстовцев».

В Щекине, войдя в здание станции, он сразу спросил буфетчика: есть ли сообщение в Горбачеве на Козельск? Затем уточнил то же у дежурного по станции. На следующий день Софья Андреевна от кассира узнала, куда отправился муж.

Из Горбачева в Козельск он пожелал ехать в вагоне третьего класса, самом дешевом. Сев на деревянную скамью, сказал: