– Но ваш Верду постоянно находит, что ответить святому отцу.
– А что, вы хотели, чтобы роль священника тоже оказалась комической?
– Конечно нет, но почему он никак не может дать отпор преступнику?
– Послушайте, преступник знает, что скоро умрет, и пытается уйти из жизни с бравадой. Священник же преисполнен чувства собственного достоинства и отвечает в полном соответствии со своим долгом. Ну, если хотите, я подумаю о том, что он может ответить Верду.
– И вот эта строка тоже: «”Да смилуется Господь над душой твоей”, – говорит священник». А что ему отвечает ваш Верду? «А почему бы и нет? В конце концов, все ему и принадлежит».
– А здесь-то что не так? – спросил я.
– «А почему бы и нет?» – коротко произнес мой цензор. – Так со священниками не разговаривают.
– Эта строка звучит вне разговора, вы увидите это в фильме и поймете.
– Вы начинаете спор со всем обществом и с государством.
– Ну, в конце концов, ни государство, ни общество не настолько праведны, как святой Симон, и никто еще не запрещал критику и того и другого, разве не так?
Наконец после еще нескольких мелких исправлений сценарий был согласован. Надо отдать должное мистеру Брину и сказать, что во многом его критика была конструктивной: «Только не превращайте девушку в еще одну проститутку – у нас в Голливуде в каждом сценарии по проститутке».
Должен признаться, это здорово смутило меня, и я пообещал обратить на это внимание.
Когда фильм был закончен, я показал его двадцати или тридцати членам «Легиона приличия», представителям цензуры и членам различных религиозных конфессий и групп. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким, как во время этого показа. Когда фильм закончился, Брин повернулся к остальным.
– Я думаю, с фильмом все в порядке… Можно показывать! – коротко сказал он.
В воздухе повисла пауза, а потом кто-то сказал:
– Да, и с моей точки зрения, все в порядке, все нормы соблюдены.
Остальные предпочли отмолчаться.
Иронично посмотрев на сидевших, Брин обвел зал рукой:
– Ну что, все хорошо. Выпускаем?
Кто-то что-то робко ответил, кто-то просто кивнул. Брин, предвосхищая возможные возражения, похлопал меня по спине и сказал: