Вопреки всем препятствиям Корчаку удалось и этим летом отправить детей в «Маленькую Розу». С самого начала оккупации судьба лагеря занимала его мысли, и вскоре после первого снега он отправился туда, чтобы все осмотреть. Поскольку евреям было запрещено пользоваться железной дорогой, Корчаку пришлось пешком по морозу отмахать двадцать миль. С ним шли два старших воспитанника. В лагере остались только здания. Немецкие солдаты разграбили лагерь, а соседние жители срубили большинство деревьев на дрова.

Окоченевшие и измученные, Корчак и дети сидели во дворе на пнях. Их взорам открывалась безрадостная картина. Не в силах переносить это зрелище, Корчак закрыл глаза. Дети не хотели его тревожить, но ими овладел страх. Они помнили, что Корчак предполагал вернуться в Варшаву засветло.

— Пан доктор, — робко обратились они к учителю.

Корчак открыл глаза и вскочил на ноги.

— Мы подадим жалобу немецким властям, — заявил он.

Сначала они отправились к главе администрации района, где располагался лагерь. Тот встретил их очень тепло. Затем они вместе нанесли визит немецкому коменданту капитану Стефенсу, который оказался инженером шведского происхождения. Говорили по-немецки. Стефенс не только согласился, что лагерь должен принять детей на июль и август, но и обещал заменить кое-какое оборудование и дать разрешение завозить в лагерь продукты питания.

Так что летом 1940 года дети смогли забыть на время о том, что творится в мире за пределами «Маленькой Розы», но Корчаку отдыхать не пришлось. По нескольку раз в неделю ему приходилось бывать в Варшаве, чтобы обеспечить доставку провизии в лагерь. Настроение его менялось в зависимости от успехов в добывании продуктов и от того, с чем он сталкивался в городе. Витольд Качановский, сын директора дома душевнобольных в Твурках, вспоминает, как однажды вез с отцом на телеге выращенное пациентами зерно. Отец остановил лошадь у лагеря «Маленькая Роза» и поздоровался с Корчаком как старый знакомый. Витольд был тогда слишком мал и не знал, передавалось ли зерно в дар, или отец продавал его для нужд лагеря.

На ночь Корчак брал в свою комнату несколько больных малышей — на случай, если они захотят пить или воспользоваться ночным горшком. Он боялся, что молодые воспитатели, заснув, не услышат зов ребенка. Как-то раз, приехав в лагерь, Ида Межан увидела Корчака в окружении детей, но говорил он, похоже, сам с собой. Или, быть может, он молился?

В сентябре, вернувшись с детьми в Варшаву, Корчак узнал, что Саксонская площадь переименована в площадь Адольфа Гитлера и что все парки теперь зарыты для евреев. Еврейским врачам надлежало зарегистрироваться в гестапо, лечить арийских пациентов им запрещалось. Корчак заполнил анкету со всей прямотой: постоянный адрес — улица Злота, 8, квартира 4; адрес места работы — Крохмальная улица, 92; офицерское звание во время Первой мировой войны — капитан; звание в польской армии — майор; религия — вера Моисея; профессиональная деятельность — педагогика и педиатрия; научные интересы — изучение детей. Однако волнение Корчака проявилось в том, что он указал дату своего рождения, и без того неточную, с ошибкой на сто лет: 22 июля 1978 (1979?) года. В конце анкеты он поставил подпись: Д-р Г. Гольдшмидт.