Из контекста этого письма ясно, что его неприятие «внутреннего интернационализма» Германии не следует расценивать как направленное во-первых и прежде всего на социал-демократов. У Гитлера в мыслях было нечто иное и нечто менее определённое: неприятие любых идей, которые ставили под сомнение убеждение, что нация должна быть изначальной точкой всех человеческих взаимодействий. Это включало противодействие международному капитализму, международному социализму (т. е. тем социалистам, которые в отличие от социал-демократов не поддерживали нацию во время войны и которые мечтали о будущем без государства и наций), международному католицизму и династическим многонациональным империям. Его неопределённые мысли периода войны об объединённой, не интернационалистской Германии всё ещё оставляли широкий простор для его политического будущего. Его ум определённо не был пустой грифельной доской. И всё же его возможные варианты будущего ещё включали широкий спектр левых и правых политических идей от определённых течений социал-демократии. Вкратце, к концу войны его политическое будущее всё ещё было неопределённым.

Даже если Гитлер, как и большинство солдат «полка Листа», не был политически радикализован между 1914 и 1918 годами, он тем не менее был ничем иным, как типичным продуктом опыта войны людей своей воинской части. Вопреки нацистской пропаганде множество фронтовых солдат его полка вовсе не прославляли его за храбрость. Вместо этого, поскольку он служил при штабе полка, они оказывали ему и его штабным товарищам холодный приём из-за их предположительно комфортной жизни Etappenschweine (в буквальном переводе «свиней из тылового эшелона») в нескольких милях за линией фронта. Они также были убеждены, что такие люди, как Гитлер, получали свои медали за храбрость, поскольку лебезили перед начальством в штабе полка.

Говоря объективно, Гитлер был добросовестным и хорошим солдатом. Но всё же история человека, презираемого фронтовыми солдатами его части и со всё еще неопределённым политическим будущим, не способствовала бы его политическим интересам, когда Гитлер пытался использовать свою службу во время войны для создания себе места в политике в 1920-е годы. То же было верно в отношении факта, что его начальники, высоко оценивая его за надежность, не видели в нём каких-либо лидерских качеств; они видели Гитлера как некий образец того, кто скорее следует приказам, чем отдаёт их. Действительно, Гитлер никогда не командовал ни одним другим солдатом в течение всей войны. Более того, в глазах большинства его товарищей среди вспомогательного персонала — которые, в отличие от фронтовых солдат, ценили его общество — он был немного больше, чем всеми любимый одиночка, кто-то такой, кто не совсем вписывался в их круг и не присоединялся к ним в пивных и борделях северной Франции.