Рождение поэта со временем было овеяно легендами. Историк Гай Светоний Транквилл сообщает, что «матери его во время беременности приснилось, будто она родила лавровую ветвь, которая, коснувшись земли, тут же пустила корни и выросла в зрелое дерево со множеством разных плодов и цветов. На следующий день, направляясь с мужем в ближнюю деревню, она свернула с пути и в придорожной канаве разрешилась от бремени»[6]. Эту канаву, в которой родился Вергилий, особо почитали и показывали в Пьетоле ещё в XI веке, точно так же как и скромный домик с прилегающим полем, некогда принадлежавший семье поэта[7].

Другим предзнаменованием счастливой судьбы Вергилия «было то, что ветка тополя, по местному обычаю сразу посаженная на месте рождения ребёнка, разрослась так быстро, что сравнялась с тополями, посаженными намного раньше; это дерево было названо «деревом Вергилия» и чтилось как священное беременными и роженицами, благоговейно дававшими перед ним и выполнявшими свои обеты»[8].

В соответствии с римскими обычаями спустя девять дней после рождения младенца приносили очистительные жертвы богам, и только потом новорождённому давали имя. Счастливые родители приглашали ближайших родственников и соседей, которые дарили младенцу защитные амулеты и игрушки. Иногда, если это было по средствам родителям, гостям предлагалось небольшое угощение. Забота о ребёнке возлагалась на его мать или рабыню-няньку.

Семья Вергилия была скромной и неродовитой. Иногда считается, что отец будущего поэта — Вергилий Марон — начинал простым ремесленником-горшечником. Однако «по мнению же большинства, он служил сперва подёнщиком у рассыльного Магия, благодаря усердию вскоре стал его зятем и потом, скупая добротные леса и разводя пчёл, сильно приумножил небольшое состояние»[9]. Мать Вергилия звали Магия Полла[10]. Много споров вызывает национальность Вергилия. Кем только его не считали — и потомком римских колонистов, и этруском, и венетом, и кельтом!

Усадьба отца Вергилия располагалась близ деревушки Анды. В первом стихотворении (эклоге) своего сборника «Буколики» Вергилий упоминает Мантую, не указывая, впрочем, её названия[11], а также описывает знакомые с детства берега реки Минций (ныне Минчо) и окрестности деревни Анды:

Судя по словам поэта, явно относящимся к отцовским владениям в Андах, их усадьба была небольшой и располагалась в речной долине, богатой обильными пастбищами, орошаемыми многочисленными ручьями и родниками. С одной стороны усадьба примыкала к низким холмам, поросшим буками, дубами и соснами, а с другой стороны — подступала к болотистому берегу Минция, густо заросшему ивами, камышом и тростником[13].