Подчеркну только, что Пастернак принадлежал к поколению, о котором Блок написал: «Мы дети страшных лет России».

Поэт Пастернак сумел быть в ладу со страшными российскими временами.

В 1934 году по дороге в Колонный зал Дома Союзов, где проходил Первый съезд советских писателей (задумка Горького), Пастернак говорит Корнею Ивановичу Чуковскому о том, как он восхищен Сталиным… Долго говорит, со свойственными многим поэтам гиперболами и языковыми красотами… Даже стихи он во славу Сталина писал в те же 1930-е.

И это в преддверии неслыханных массовых казней… в преддверии Большого террора и уже после того, как Сталин загубил русское крестьянство, миллионы людей.

Не верите? А я даже запомнила восемь строк, несмотря на свою плохую память на стихи. Запомнила потому, что они меня просто поразили. Вот эти строки:

Тот же год. Тот же писательский съезд. И открывает его, разумеется, Максим Горький. Произносит короткую речь — сплошной пафос. Мне шестнадцать лет, я ученица 9-го класса, пламенная комсомолка, но и я чувствую фальшь горьковской речи. Мои слова о том, что Горький говорит нечто странное, что-то не то, прерывает приход учителя русской литературы — старого интеллигента. После урока он вызывает меня и встревоженно просит-приказывает никогда не комментировать горьковские слова.

А вот как красиво отреагировал Пастернак на ту же речь на Первом съезде советских писателей: рассказал об «ошеломляющем счастье того факта, что высокий поэтический язык рождается в беседе с нашей современностью, современностью людей, сорвавшихся с якорей собственности». (Цитирую по заметке в «Литературной газете» Аллы Латыниной (1994 г.).)

Но от гениального поэта Пастернака вернемся к простому советскому интеллигенту Борису Леонидовичу. По сравнению с другими интеллигентами, даже знаменитыми, он везунчик.

У Сергея Вавилова, президента Академии наук, родной брат, всем миром признанный ученый Николай Вавилов, томится в тюрьме. Там и умрет от голода. Трагична и судьба великого физика Петра Капицы, которого разлучили с его любимым другом и учителем Розерфордом и с собственной женой в Лондоне, дочерью Розерфорда. Вынудили жену приехать в Москву, бросить отца, семью, Родину.

Тысячи, десятки тысяч широко известных интеллигентов влачили в СССР жалкое существование, получали гроши за свой труд, жили в грязных перенаселенных коммуналках, боялись собственной тени. И это в лучшем случае, а в худшем — гибли в ГУЛАГе или гнили на шарашках, как Королев.