— А теперь, Сьюзен, — сказала Эйлин, — покажи, как мама идет поглядеть кур.

Но Сьюзен покачала головой, и Эйлин пояснила: она никогда не показывает маму, считает, что это было бы неуважением к ней и что не следует этого делать.

У Эйлин было несколько собственных обычных домашних кенгуру и валлаби, а также множество собак и, разумеется, лошадей. Все Беллы старались подвигнуть меня на верховую прогулку, но любительский опыт охоты в Девоне не позволял мне считать себя сколько-нибудь умелой наездницей. Кроме того, я не люблю ездить на чужих лошадях, опасаясь повредить их ненароком. В конце концов Беллы сдались, и мы носились по окрестностям на машине. Мне было очень интересно посмотреть на работу пастухов и прочие фермерские труды. Похоже, Беллам принадлежала солидная часть Квинсленда и, если бы у нас было больше времени, сказала Эйлин, она свозила бы меня на север, на дальние пастбища, которые были еще более дикими и обширными. Никто из сестер Белл никогда не закрывал рта. Они обожали своих братьев, открыто преклонялись перед ними, словно перед героями, и для меня в этом было что-то необычное. Сестры постоянно куда-то неслись — на дальние пастбища, к друзьям, в Сидней, на собрания — и напропалую флиртовали с разными молодыми людьми, которых почему-то называли «купонами», — видимо, это прозвище было отголоском войны.

Наконец приехали Арчи с Белчером, совершенно измученные. Мы весело и беззаботно провели выходные дни, участвуя в неожиданных развлечениях, в частности, совершили поездку на маленьком поезде, и мне доверили несколько миль вести паровоз. В конечном пункте путешествия нас ждал обед, устроенный членами парламента от австралийской лейбористской партии. Обед получился веселым и шумным, многие парламентарии хорошо выпили и, когда на обратном пути они по очереди исполняли обязанности машиниста, наши жизни подвергались смертельной опасности, ибо поезд разгоняли до невероятной скорости.

Увы, настало время прощаться с новыми друзьями — с большей их частью, по крайней мере, потому что некоторые решили провожать нас до Сиднея. Мелькнули за окнами Синие горы, и меня снова привели в восторг краски — никогда прежде мне не доводилось видеть пейзажа, столь необычно расцвеченного. Вдали горы были действительно синими, а не серо-голубыми, какими мы привыкли видеть горы. Казалось, кто-то только что нарисовал их на чистом листе бумаги свежими красками.

Австралия потребовала от членов нашей миссии напряжения всех сил. Каждый день приходилось произносить речи, присутствовать на обедах, ужинах, приемах, совершать длительные переезды. К концу я уже знала все выступления Белчера наизусть. Он был хорошим оратором, делал вид, что произносит свои речи экспромтом, получалось весьма выразительно, словно то, что он говорил, только что пришло ему в голову. Арчи удачно оттенял его, производя впечатление человека практичного в финансовых делах и благоразумного. В начале нашего путешествия, — думаю, это было в Южной Африке — Арчи назвали в газетах «управляющим Английским банком». Поскольку никаких опровержений не последовало, он продолжал оставаться для прессы «управляющим Английским банком».