Я прекрасно понимала ее, потому что сама чувствовала то же самое, когда болела: мне тоже хотелось, чтобы меня оставили одну. Так собака заползает в укромный уголок, где ее никто не достанет, и лежит там, пока не случится чудо и она не выздоровеет.

— Я не знаю, что мне делать, — беспомощно разводил руками Лен. — Действительно не знаю.

— Послушайте, — попыталась я успокоить его, потому что он был мне очень симпатичен. — Ей виднее, что для нее лучше. Она хочет побыть одна — я бы оставила ее в покое до вечера, а вечером посмотрим.

Так и порешили. Мы с Максом отправились осматривать замок крестоносцев в Калаат Симане, а Лен остался в отеле, чтобы быть под рукой, если Кэтрин что-нибудь понадобится.

У нас с Максом было чудесное настроение. Погода исправилась, и поездка удалась на славу. Дорога пролегала через холмы, поросшие кустарником и красными анемонами, тут и там попадались овечьи отары, а выше стали появляться черные козы с козлятами. В Калаат Симане мы устроили пикник. Там, во время послеобеденного отдыха, Макс немного рассказал о себе, о своей жизни, о том, как ему повезло, что Леонард Вули взял его к себе в экспедицию сразу после университета. Мы пособирали черепки и, когда солнце стало садиться, двинулись в обратный путь.

В отеле нас ждала неприятность: Кэтрин была в ярости из-за того, что мы уехали и «бросили» ее.

— Но вы же сами сказали, что хотите побыть одна, — напомнила я.

— Мало ли что говорит человек, когда ему плохо. Кто бы мог подумать, что вы с Максом окажетесь такими бессердечными! Ну, вы-то, быть может, и не так уж виноваты, вы многого не понимаете, но Макс — Макс, который так хорошо меня знает, который знает, что мне может что-нибудь понадобиться, — как мог он вот так взять и уехать?! — Она закрыла глаза и добавила: — А теперь лучше уходите.

— Не нужно ли чего-нибудь принести или посидеть с вами?

— Нет, мне от вас ничего не нужно. Как горько! А Лен и вовсе повел себя позорно.

— Что же он сделал? — с некоторым любопытством спросила я.

— Он оставил меня здесь без какого бы то ни было питья — ни капли воды или лимонада, совсем ничего. Так я и лежала здесь, беспомощная, умирающая от жажды.

— Но разве нельзя было позвонить и попросить принести воды? — спросила я.

Этого делать не следовало. Кэтрин бросила на меня испепеляющий взгляд:

— Вижу, вы не понимаете самого главного: Лен оказался таким безжалостным! Конечно, если бы здесь была женщина, все было бы по-другому. Она бы обо всем подумала.

Утром мы боялись подойти к Кэтрин, но она повела себя в своей обычной манере: улыбалась, была обворожительна, рада нас видеть, благодарна за все, что мы для нее сделали, любезна, хоть и чуточку снисходительна, и щебетала как ни в чем не бывало.