Еврейкой Лин сделал не кто иной, как Гитлер. Ее родители состоят в Еврейском спортивном клубе (Лин показывает фотографию команды, на которой ее отец – в толстых носках и рубашке с открытым воротом), но иудейские ритуалы семья не соблюдает.

Правда, на Песах они едят мацу и по настоянию родных сочетались браком в синагоге. Однако семилетней Лин интереснее Синтерклаас – голландский Санта-Клаус, святой Николай: она до сих пор помнит, как разозлилась, когда ей сказали, будто никакого Синтерклааса не существует. Она чувствует, что взрослые ее обманули, и от злости и горя прячется в шкаф под лестницей, ведущей в квартиру этажом выше в доме 31 на гаагской улице Плеттерейстрат. Шкаф этот стоит в коридорчике напротив детской, дверь в нее будет как раз перед вами, если войдете через парадный вход. В ее комнате, под самым потолком, – четыре маленьких окошка в ряд: они так высоко, что выглянуть из них не выглянешь, но тусклый свет пропускают. Окошки эти выходят в дальнюю, родительскую, спальню. Еще одну комнату, что примыкает к кухне и обращена окнами на улицу, занимает жилица, престарелая госпожа Андриссен. Она – настоящая дама и, как и все, оставляет в альбоме Лин запись:

Но Лин мудрому совету предпочитает хорошенькие картинки, наклеенные госпожой Андриссен в альбом. К 20 апреля 1941 года, когда госпожа Андриссен делает эту запись, евреям в оккупированных Нидерландах уже нелегко быть послушными. Они обязаны носить при себе удостоверение личности со штампом «Е»; им запрещено работать на государственной службе, запрещен вход в кинотеатры, кафе и университеты; еврей, владеющий радиоприемником, – преступник. Но у Лин жизнь пока еще почти нормальная. Она ходит в школу, где учатся дети разных национальностей, и детские имена, аккуратно выведенные в ее альбоме перьями, по большей части не еврейские.

«Милая Линтье[1], давай будем подругами навек, что скажешь?» – пишет Риа.

«Желаю счастливой и солнечной жизни всегда-превсегда. Твоя верная подруга Мэри ван Стелсен».

«Ты будешь помнить меня даже без этого альбома?» – спрашивает Харри Клеркс.

Эта запись расстраивает Лин: ведь Харри обещал писать аккуратно, но поставил кляксу и испортил всю страницу, пришлось вырезать пятно ножом для бумаги. Однако Лин великодушно дает ему второй шанс.

Но на самом деле Лин, хоть она еще и не может найти для этого слов, тревожит не война, а брак родителей. Когда она была совсем маленькой, ей пришлось покинуть квартиру над лавкой, которую они тогда снимали, и перебраться на другой конец города – к тете Фи, дяде Йо и их двум детям. Родители Лин развелись. Мама навещала ее, но с папой девочка не виделась очень долго. Через два года родители поженились снова и поселились на Плеттерейстрат – начали с чистого листа. Папа теперь разъезжает меньше, чем когда служил коммивояжером у дедушки, и старается по вечерам бывать дома. За ярко освещенным кухонным столом он мастерит из дерева детские пазлы-головоломки. Для Лин он рисует маленькую картинку с Яном Класеном, голландским Петрушкой, и его подружкой Катриной, и картинка эта – главное, заветное сокровище Лин. Ян Класен и Катрина греются в солнечных лучах, сидя на серой тучке, из которой льется дождь, держат в руках зонтики и улыбаются. Они, пожалуй, немножко похожи на маму с папой – те тоже счастливы, потому что ненастье миновало.