В этот же день переехали мы на сносную квартиру в солдатской слободе против деревянной церкви; на другой день сделалось тепло, так что мы могли отворить окна, но зато грязь на улицах была невообразимая, и к нашему дому почти не было возможности доехать. Несмотря на это, Граббе, никогда никому не делавший визитов и вообще редко выезжавший, сделал мне и жене моей визит; он приехал в карете, окруженный несколькими казаками Кубанского казачьего войска, одетыми наподобие черкесов, что составляло весьма живописную картину. Визит, сделанный нам Граббе, поднял меня в мнении служащих в Ставрополе, и все старались со мной знакомиться. В это время служил в Ставрополе известный Голицын, князь Владимир Сергеевич{719}, который был очень толст, так что, когда он командовал центром Кавказской линии, то говорили, что он, став в центре, одною своею фигурою может защитить его. Он был не в ладах с Трескиным, и они говорили друг другу разные колкости, но Трескин видимо брал верх, пользуясь своим более высоким положением как начальник штаба.

Но не долго пришлось мне прожить в Ставрополе; вскоре приехал от военного министра фельдъегерь с предписанием мне немедля ехать в Керчь для получения наставлений генерала Раевского и с планом местности около Варениковой пристани, на котором собственноручно Государем поставлена была буква «А» в том месте, где предполагалось начать устройство переправы на правом берегу р. Кубани. Впоследствии, по поверке этого плана с местностью, оказалось, что он очень неверен и что точка, у которой была выставлена буква «А», вовсе не существует. {Между тем фельдегерь, везший этот план, конечно, загнал нескольких лошадей и переколотил многих ямщиков, воображая, что везет что-нибудь путное, а вернее, ничего не воображал.} Граббе, узнав, что я должен ехать в Керчь, дал мне предписание, в котором излагал свои предположения насчет переправы через р. Кубань у Варениковой пристани, и вместе с тем просил осмотреть поврежденный мост на р. Кубани при крепости Прочный Окоп{720}. Предписание было за подписью Трескина и за скрепою обер-квартирмейстера Генерального штаба подполковника Норденстама{721} (впоследствии генерала от инфантерии и члена финляндского сената). Оно было очень длинно и замечательно тем, что во многих его местах я назван был «Ваше Высокоблагородие» и видно было, что «Высоко» впоследствии выскоблено. Предписание было дано по отделению Генерального штаба, капитаны которого равнялись майорам армии и, следовательно, имели титул высокоблагородия, капитаны же инженеров путей сообщения тогда в чинах равнялись с армейцами и потому имели титул просто благородия. Полагаю, что это курьезное исправление сделал Норденстам, который показал <мне> неудовольствие при первой встрече со мной, вероятно, вследствие того, что мне, постороннему лицу, было дано поручение, исполнение которого прямо относилось к его обязанности.