Сюзанна Шаттенберг Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны

Сюзанна Шаттенберг

Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны

Я еще и сегодня охотно думаю о Брежневе, и объясняется это, вероятно, тем, что он был первым кремлевским властителем, превратившимся из мрачного символа властвующей элиты в человека, чьи сильные и слабые стороны поддавались осознанию и оценке. В нем проявилась русская душа, способность к ярким эмоциям и широким жестам и, конечно, к жесткости.

История складывается и из личных судеб, и из упущенных возможностей.

Введение

Введение

«Уже девять месяцев социал-демократ придерживается принципа скромного выступления, будто Берлин только того и ждет: приглашенный на гражданский форум, он слушал в течение часа, что волнует людей, затем представился как “Михаэль Мюллер из Темпельхофа”. А еще он сказал: “Мои друзья – это ремесленники, да и полицейские тоже”. Раздались аплодисменты… Однопартийцы радуются, так как у него тесный контакт с СДПГ, которая раньше чувствовала, что Воверайт [Клаус Воверайт – правящий бургомистр Берлина в 2001–2014 гг. – Примеч. пер.] ею пренебрегал. [Новый бургомистр] Мюллер привлекает и оппозицию. Когда город возмутился тем, что сотни плохо обеспеченных беженцев расположились перед земельным ведомством здравоохранения и социальных вопросов, Мюллер, благодетель, сразу же позвонил, чтобы решить вопрос, а потом пригласил к себе и председателей фракций. В бытность Воверайта такое было бы трудно себе даже представить»1.

Какое отношение имеет передача дел правящего бургомистра Берлина Клауса Воверайта в 2014 г. его преемнику Михаэлю Мюллеру к смещению Никиты Сергеевича Хрущева и приходу к власти Леонида Ильича Брежнева в октябре 1964 г.? У членов Центрального комитета КПСС была «потребность в ком-то, кто не слишком хвастли́вый»2. Как берлинские товарищи к концу полномочий Воверайта сочли отталкивающей «наглость», с которой тот реагировал на критику, так и советским товарищам надоел партийный руководитель, который очень радовался, поднимая их на смех, унижая и снимая с должности. Подобно тому, как поизносился «гламур» Воверайта, обернулось разочарованием и былое воодушевление харизматиком Хрущевым и его представлениями о будущем. Более того, члены Президиума ЦК партии боялись его вспыльчивости и давно уже не осмеливались открыто ему возражать. Напротив, Брежнев в 1964 г. производил такое же впечатление, как и Мюллер пятьдесят лет спустя: «…в данный момент ему даже на пользу, что он не всегда выступает так, будто не совершал ошибок»3. Как и Мюллер, Брежнев был спокойным слушателем и радетелем, который поддерживал контакт с партийными массами и привлекал на свою сторону оппозицию. Во избежание неверного толкования отмечу: ни в коем случае не предполагается внушить читателю сходство Хрущева с Воверайтом или Брежнева с Мюллером. Речь идет о понимании логики ситуации – без экзальтированных манер предшественника нельзя было бы объяснить, почему свита избирала затем скромное руководство. «После “канцлера от Бриони” [прозвище Герхарда Шрёдера, предпочитавшего изделия известного итальянского дома моды и модный бренд. – Примеч. пер.] появилась тяга к непритязательной г-же Меркель»4. Но таким способом должна описываться не только действующая почти повсеместно диалектика политических изменений. Таким образом следует прежде всего показать, что с избранием Брежнева Первым секретарем ЦК КПСС 14 октября 1964 г. никак не преследовалась цель смены политического курса и уж точно не ресталинизация. Задача членов ЦК заключалась единственно в том, чтобы заменить высокомерный стиль руководства более «демократичным». Согласно формулировке американского политолога Джерри Хафа, Брежнев означал «хрущевизм без Хрущева»5.