18 марта государь уезжал в Царское Село. К отходу поезда собрались старшие чины штаба, в том числе и я. Прощаясь, государь обратился ко мне:

– Вы уезжаете на фронт? К Страстной непременно возвращайтесь – я приеду сюда в субботу на Вербной.

В числе провожавших государя был и ген. Н.И. Иванов. До приезда государя к поезду мы с ним очень долго прогуливались вдоль царского поезда. Он всё время жаловался мне: его обидели, его заслуги забыли, его оторвали от любимого дела и теперь держат, Бог весть зачем, при Ставке, не давая никакой работы. Более всего доставалось ген. Алексееву, но не забывался и государь. Я утешал его, как умел: разбивал его подозрения, успокаивал его предстоящей ему работой. Старик, однако, не поддавался утешению, а, расставаясь, выразил желание на следующий день побывать у меня. Я пригласил его к вечернему чаю.

На другой день ген. Иванов под вечер сидел у меня, пил чай «вприкуску» (иного способа чаепития он не признавал и жестоко однажды ругал моего Ивана (денщика), узнав, что тот позволяет себе иногда пить чай «внакладку») и опять жаловался и жаловался. Я уже не выдержал:

– Николай Иудович! Да вы же сами просили об увольнении?

– Да, просил.

– Тогда в чем же дело?

– Я просил уволить меня, если это нужно для дела.

– Вот вас и уволили… – говорю я.

– Но от этого дело страдает, – возражает старик. Получилась несуразность: просил уволить, если это нужно для дела, и сам же знал, что от увольнения дело пострадает. А затем опять жалобы: – У меня сердце вырвали… меня живого в гроб уложили… Это всё Алексеев… и т. д.

Я, наконец, вспылил:

– Вы несправедливы, Николай Иудович! – сказал я, – вы сами просились с фронта? Вас уволили. Но как? Вам дали сразу две огромных награды: сейчас вы – член Государственного Совета и состоящий при особе государя. Чего вам еще надо? Послушайте меня: бросьте жаловаться, бросьте обвинять других! Если ваши жалобы дойдут туда, а они непременно дойдут, вам не простят их: там всё прощают, кроме неблагодарности и жалоб на них.

Мое наставление не особенно понравилось старику. Жалоб от него я уже больше не слышал. Не знаю, жаловался ли он другим. Наверное, очень многим жаловался. Всё же мне от души было жаль этого доброго и честного старика, мучившегося теперь, хоть и не без своей вины, от сознания какой-то заброшенности и ненужности.

В Вербную субботу вернулся в Ставку государь. В тот же день и я возвратился с фронта.

Ктитору штабной церкви кто-то сказал, что на всенощной в Вербную субботу государю дают вербу, украшенную живыми цветами, и красную пасхальную свечу. Стоило больших трудов привезти из Петрограда живые цветы. Достали и пасхальную свечу. В положенное время, после Евангелия, государь подошел к стоявшему посредине церкви аналою, чтобы приложиться к иконе праздника и получить от меня свечу с вербой. Я даю ему украшенную розами вербу и красную свечу. Государь отказывается взять и что-то шепчет. Я с трудом разбираю: «Зачем? Как на свадьбе… дайте простые»… Пришлось дать государю первую попавшуюся вербу и простую свечу. За обедом я объяснил государю недоразумение, стоившее ктитору огромных хлопот.