Это сновидение было доложено Жеваховым императрице. В какой форме дала приказание императрица привезти икону в Ставку, – это осталось не выясненным. Забыла ли она, или не успела сообщить государю о данном ею Жевахову поручении, факт тот, что государя она не известила. По получении телеграммы, я немедленно доложил государю, что по повелению ее величества прибывает икона. Мой доклад для царя оказался полной новостью, которую он принял с нескрываемым удивлением, сказав мне: «Странно! Ее величество ни словом не предупредила меня об этом».

Это, действительно, было странным, ибо они переписывались почти ежедневно.

Государь всё же поручил мне встретить св. икону и поставить ее в штабном храме. Никаких военных нарядов при встрече иконы государь не велел устраивать, – не до них тогда было, – ибо Ставка переживала тяжелую пору.

В назначенный час я выехал на вокзал к поезду, с которым должна была прибыть св. икона. Святыню в особом салон-вагоне сопровождали кн. Жевахов и священники. Приложившись к св. иконе, я перенес ее в крытый автомобиль, в котором все мы направились в штабную церковь. Там на паперти святыню встретило духовенство в облачениях с певчими, при колокольном звоне. Внеся св. икону в церковь, я облачился, и все мы вместе отслужили пред нею молебен. (Бывший во время войны начальником моей канцелярии Е.И. Махараблидзе думает, что я на вокзал не выезжал, а встретил икону у храма и после этого служил молебен. Думаю, что память мне не изменяет: и сейчас очень ясно я представляю икону, поставленную у южной стены вагона, а у восточной части стоявший большой сундук с мундирами и регалиями Жевахова; ясно представляю и духовенство в облачениях, встретившее меня с иконой на паперти штабного храма.)

Когда мы ехали с вокзала, кн. Жевахов спросил меня: почему войска не участвуют во встрече? Я объяснил ему, что войск в Ставке очень мало и, кроме того, и они, и штаб сейчас очень заняты военной работой, – поэтому государь распорядился не делать парада, а просто перевезти св. икону в штабную церковь. (Чтобы проверить себя, я запросил Е.И. Махараблидзе. Он ответил мне: «Встречи с крестным ходом не было, т. к. не хотели выбивать жизнь Ставки из колеи, да и поздно получилось извещение, не успели бы сделать такой большой наряд. Государь дал согласие привезти икону на автомобиле». (Письмо Махараблидзе.)

Жевахов желал, чтобы икона была отправлена на фронт и пронесена по боевой линии. И государь, и начальник штаба, ген. М.В. Алексеев, ввиду положения фронта, признали это невозможным. В своих «Воспоминаниях» Жевахов вину за неторжественную встречу и за недопущение иконы на фронт взвалил на меня. Я будто бы осмелился даже произнести кощунственные слова: «Да разве мыслимо носить эту икону по фронту! В ней пуда два весу… А откуда же людей взять? Мы перегружены здесь работой, с ног валимся. Это Петербург ничего не делает, ему и снятся сны, а нам некогда толковать их, некогда заниматься пустяками». Не помню, чтобы я сказал такие слова. Но что-либо подобное мог сказать, т. к. петербургские сны причинили Ставке немало забот и хлопот. Превознося до небес распутинца митрополита Питирима, Жевахов считал меня, из-за недопущения иконы на фронт, главным виновником всех постигших Россию несчастий, проявившим неверие и неуважение к святыне. А в изданной в 1927 г. листовке с изображением Песчанской иконы Божией Матери я назван церковным злодеем, которого достанет в свое время рука Божия, ибо «Мне отмщение и Аз воздам».