Гандлевский Сергей Маркович (р. 1952, Москва). Окончил филологический факультет МГУ. Работал школьным учителем, экскурсоводом, рабочим сцены, ночным сторожем. Один из основателей и участников поэтической группы «Московское время», группы «Задушевная беседа». Преподавал в Российском государственном гуманитарном университете, Институте журналистики и литературного творчества. Член жюри ряда литературных премий. Переводил с английского. Премия «Малый Букер» (1996), «Антибукер» (1996), «Северная Пальмира» (2000), малая премия Аполлона Григорьева (2002), премии «Московский счет» (2009), «Поэт» (2010).
Гандлевский Сергей Маркович (р. 1952, Москва). Окончил филологический факультет МГУ. Работал школьным учителем, экскурсоводом, рабочим сцены, ночным сторожем. Один из основателей и участников поэтической группы «Московское время», группы «Задушевная беседа». Преподавал в Российском государственном гуманитарном университете, Институте журналистики и литературного творчества. Член жюри ряда литературных премий. Переводил с английского. Премия «Малый Букер» (1996),
Антибукер
(1996), «Северная Пальмира» (2000), малая премия Аполлона Григорьева (2002), премии «Московский счет» (2009),
Поэт
(2010).
Начну с оговорки. Мне уже случалось рассказывать о себе – в автобиографической прозе и в нескольких интервью. И, конечно, у меня в памяти сохранно некоторое количество более или менее складных «топиков» на заданную тему… Дело даже не в том, что мне скучно повторять их, – здесь другое: я не очень уверен, что от пересказа к пересказу не шлифовал собственные (или даже не собственные) воспоминания. Как латаешь сон, сочиняя сюжетные перемычки между разрозненными эпизодами, а после неоднократного пересказывания забываешь, что вообще-то эти связи тобой же домыслены. На этот раз постараюсь вспоминать как бы наново, а не сбиваться на обкатанные версии. Хотя факты есть факты.
Я родился двадцать первого декабря 1952 года. Времена меняются, и все реже, узнав эти число и месяц[1], мои собеседники делают большие глаза и издают особые звуки. Еще сравнительно недавно и мимика, и междометия гарантировались. Первый свой крик я издал в роддоме имени Грауэрмана. Некогда название славного медицинского заведения было своего рода знаком московского качества и даже шиком – поводом для шутейного гранфаллонства[2]. Первый крик я издал запоздало: был придушен пуповиной, что имело кое-какие последствия в будущем, например освобождение от армии.
Семья, откуда я родом, кажется мне типичной советской семьей, в том смысле что такие социально чуждые друг другу люди могли породниться только благодаря историческому катаклизму. Скажем, именно меня, каков я есть, наверняка бы не было на свете, не случись октября 1917 года, – и нас таких миллионы. Парадоксально, что все члены нашей семьи были настроены в большей или меньшей степени антисоветски.