30 мая. Сегодня принесли мне записку от Александра Сергеевича; он пишет, что прочитал мою рукопись, к этому присоединено множество похвал и заключил вопросом: переехала ли я на его квартиру, которая готова уже к принятию меня? Я послала узнать, можно ли уже переехать в дом, занимаемый А. С. Пушкиным? И получила очень забавный ответ: что квартира эта не только не в моей власти, но и не во власти самого Ал. Сергеевича; что, как он переехал на дачу и за наем расплатился совсем, то ее отдали уже другому.
(Начало июня.) Александр Сергеевич приехал звать меня обедать к себе: «Из уважения к вашим провинциальным обычаям, – сказал он усмехаясь, – мы будем обедать в пять часов». – «В пять часов?.. В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?» – «В седьмом, осьмом, иногда в девятом…». Пушкин уехал, сказав, что приедет за мною в три часа с половиною. С ужасом и содроганием отвратила я взор свой от места, где несчастные приняли достойно заслуженную ими казнь. Александр Сергеевич указал мне его (место казни декабристов). Каменный остров, где Пушкин нанимает дачу, показался мне прелестен. С нами вместе обедал друг Александра Сергеевича, г. Плетнев, да три дамы, родственницы жены его, сама она больна после родов и потому не выходила. За столом я имела случай заметить странность в моем любезном хозяине; у него четверо детей, старшая из них, девочка лет пяти, как мне показалось, сидела с нами за столом; друг Пушкина спросил ее: не раздумала ли она идти за него замуж? – «Нет, – отвечало дитя, – не раздумала». – «А за кого ты охотнее пойдешь, за меня или за папеньку?» – «За тебя и за папеньку». – «Кого же ты больше любишь, меня или папеньку?» – «Тебя больше люблю и папеньку больше люблю». – «Ну, а этого гостя, – спросил Александр Сергеевич, указывая на меня, – любишь? хочешь за него замуж?» – Девочка отвечала поспешно: «Нет! нет!». При этом ответе я увидела, что Пушкин покраснел… неужели он думал, что я обижусь словами ребенка?.. Я стала говорить, чтоб прервать молчание, которое очень некстати наступило, и спросила ее: «Как же это! гостя надобно бы больше любить!..». Дитя смотрело на меня недоверчиво и наконец стало кушать; тем кончилась эта маленькая интермедия. Но Александр Сергеевич!.. Отчего он покраснел?.. или это уже верх его деликатности, что даже и в шутку, даже от ребенка, не хотел бы он, чтоб я слышала что-нибудь не так вежливое! Или он имел странное понятие о всех живущих в уездных городах?