На разъезде с одного бала Геккерен, подавая руку жене своей, громко сказал, так что Пушкин слышал: «Allons, ma legitime (пойдем, моя законная – фр.)»!
В свое время мне рассказывали, что поводом (к последнему вызову Пушкиным Геккерена) послужило слово, которое Геккерн бросил на одном большом вечере, где все они присутствовали; там находился буфет, и Геккерн, взяв тарелку с фруктами, будто бы сказал, напирая на последнее слово: «Это для моей законной».
Слово это, переданное Пушкину с разъяснениями, и явилось той каплей, которая переполнила чашу.
На одном вечере Геккерен, по обыкновению, сидел подле Пушкиной и забавлял ее собою. Вдруг муж, издали следивший за ними, заметил, что она вздрогнула. Он немедленно увез ее домой и дорогою узнал от нее, что Геккерен, говоря о том, что у него был мозольный оператор, тот самый, который обрезывал мозоли Наталье Николаевне, прибавил: «Il m’a dit que le cor de madame Pouchkine est plus beau que le mien (непереводимая игра слов, основанная на созвучии: «cor» – мозоль, «corps» – тело. Буквально: «Он мне сказал, что мозоль (тело) жены Пушкина прекраснее, чем моей» (фр.)). Пушкин сам передавал об этой наглости княгине Вяземской.
Бал у Воронцовых, где, говорят, Геккерен был сильно занят г-жой Пушкиной, еще увеличил его раздражение. Жена передала ему остроту Геккерена, на которую Пушкин намекал в письме к Геккерену-отцу, по поводу армейских острот. У обеих сестер был общий мозольный оператор, и Геккерен сказал г-же Пушкиной, встретив ее на вечере: «Je sais maintenant que votre cor est plus beau, que celui de ma femme!» (буквально: «Я теперь знаю, что у вас мозоль красивее, чем у моей жены»). Вся эта болтовня, все эти мелочи растравляли рану Пушкина.