Мне он пожал руку крепко, но уже похолодевшею рукою и сказал: «Ну прощайте!» – «Почему “прощайте”?» – сказала я, желая заставить его усомниться в его состоянии. – «Прощайте, прощайте», – повторил он, делая мне знак рукой, чтобы я уходила. Каждое его прощание было ускоренное, он боялся расчувствоваться. Все, которые его видели, оставляли комнату, рыдая.
Простился с Пушкиным. Он пожал мне два раза, взглянул и махнул тихо рукою… Виельгорскому сказал, что любит его.
Прощаясь с друзьями, которые, рыдая, стояли у его одра, он сказал Тургеневу:
– А что же Карамзиных здесь нет?
Тотчас же послали за матушкой (Ек. А. Карамзиной), которая через несколько минут и приехала. Увидев ее, он сказал уже слабым, но явственным голосом:
– Благословите меня!
Она благословила его издали; но он сделал ей знак подойти, сам положил ее руку себе на лоб и, после того, как она его благословила, взял и поцеловал ее руку.