Милый Петр Аркадьич, можете, дочтя до этого места, бросить письмо в корзину и сказать: как надоел мне этот старик с своими непрошеными советами, и, если Вы поступите так, это нисколько не огорчит, не обидит меня, но мне будет жаль Вас. Жизнь не шутка. Живем здесь один раз. Из-за partipris[44] нельзя неразумно губить свою жизнь. Вам в вашей ужасной суете это, может быть, не видно. Но мне со стороны ясно видно, что Вы делаете и что Вы себе готовите и в истории – но история бог с ней, – и в своей душе.

Я пишу Вам п<отому>, ч<то> нет дня, чтобы я не думал о Вас и не удивлялся до полного недоумения тому, что вы делаете, делая нечто подобное тому, что бы делал жаждущий человек, к<отор>ый, видя источник воды, к к<отор>ому идут такие ж жаждущие, шел бы прочь от него, уверяя всех, что это так надо.

Обе ваши ошибки: борьба насилием с насилием и не разрешение, а утверждение земельного насилия, исправляются одной и той же простой, ясной и самой, как это ни покажется вам странным, удобоприменимой мерой: признанием земли равной собственностью всего народа и установлением соответствующего сравнительным выгодам земель налога, заменяющего подати или часть их. Одна только эта мера может успокоить народ и сделать бессильными все усилия революционеров, опирающихся теперь на народ, и сделать ненужными те ужасные меры насилия, к<отор>ые теперь употребляются против насильников. Не могу, не могу понять, как в Вашем положении можно хоть одну минуту колебаться в выборе: продолжать ту и мучительную, и неплодотворную, и ужасную теперешнюю вашу деятельность, или сразу привлечь на свою сторону три четверти всего русского народа, всех передовых людей России и Европы и сразу стать, вместо препятствия к движению вперед, напротив, передовым деятелем, начинающим или хоть пытающимся осуществить то, к чему идет и готово все человечество, и даже Китай, и Япония, и Индия.

Знаю я, что Вы не отократический[45] владыка и что Вы связаны отношениями и с государем, и с двором, и с Думой, но это не может мешать вам попытаться сделать все, что Вы можете. Ведь приведение в исполнение земельного освобождения совсем не так страшно, как это обыкновенно представляют враги его. Я очень живо могу представить себе, как можно убедить государя в том, что постепенное наложение налога на землю не произведет никакого особенного расстройства, а, между прочим, будет более могущественным ограждением от усилий революционеров, чем миллионы полиции и страж. Еще живее могу себе представить, как этот проект может захватить Думу и привлечь большинство на свою сторону. Вам же в этом деле предстоял бы le beau rо́le[46]. Вы, пострадавший так жестоко от покушений и почитаемый самым сильным и энергичным врагом революции, Вы вдруг стали бы не на сторону революции, а на сторону вечной, нарушенной правды¹³ и этим самым вынули бы почву революции.