1722

Январь

6-го [ст. ст.], в день Св. Крещения, этот большой праздник русских начался в полночь звоном колоколов, продолжавшимся почти во всю ночь. У нас проповеди не было, а читали только молитву в комнате полковника Лорха, потому что его высочество собирался рано ехать на водосвятие (которое у русских опять совершается в этот день), для чего и просил вчера камергера Нарышкина выбрать там удобное место для него и его свиты. Кроме того случилось, что один пленный шведский полковник по имени Горн ходатайствовал у его высочества о позволении говорить с ним наедине и иметь у него первую и последнюю аудиенцию, что и было дозволено. Около 10 часов, когда вместо камергера Нарышкина (который, как капитан гвардии, должен был находиться при своем полку) приехал граф Пушкин с известием, что пора ехать, его высочество отправился к месту церемонии. Тайный советник Геспен, с которым я сговорился ехать вместе, боялся, что мы мало увидим, если останемся при большой свите его высочества, и говорил, что нам лучше отправиться вперед и самим выбрать себе место; поэтому мы и поехали вперед. Дорогой я видел издали императрицу, которая ехала в возке, шестернею, с довольно многочисленною свитою, следовавшею за нею в больших и небольших санях. Приехав в Кремль, мы вышли из саней и только было собрались искать себе во дворце места, откуда бы могли все видеть (погода была так дурна, что на улице неприятно было оставаться), как его высочество также уже приехал. Мы последовали за ним и вошли в большую комнату (залу одной из Коллегий), где были императрица с несколькими дамами, Шафиров, тайный советник Толстой и еще некоторые другие. Его высочество тотчас подошел к императрице и поцеловал ей руку, что, по обыкновению, было принято ею весьма милостиво, и они долго разговаривали стоя. Ее величество, как почти всегда, была одета необыкновенно великолепно; дамы же, которых было немного, большею частью не отличались богатыми нарядами. В зале разносили водку, шоколад и кофе, и всякий мог брать чего и сколько хотел. После приехали туда еще многие дамы, которые, одна за другой, подходили к императрице и, по обыкновению, целовали ей сперва платье, а потом руку и опять платье. Так как в этой комнате окон было мало, а народу собралось много, то я опасался, что плохо увижу церемонию. Вышло однако ж лучше, чем я ожидал. Императрица, узнав, что император приближается с гвардией, пошла с его высочеством к наружной двери, выходящей на площадь, чтобы лучше видеть торжественное шествие его величества, и все последовали за ними. Но шел такой сильный снег, что государыня не могла долго там оставаться и скоро опять воротилась в комнату, куда и я со многими другими вошел за нею следом. Увидев в углу у окна, где стоял конференции советник Альфельд с некоторыми другими, порожнее место, я, разумеется, не замедлил воспользоваться этим случаем, и стал довольно хорошо. Император прошел наконец со своим полком под самыми нашими окнами. Впереди ехал верхом майор и за ним шел батальон или, лучше сказать, большая рота гренадер; потом следовали опять майор верхом и взвод гобоистов, за которыми шествовал сам император в полном гвардейском мундире, со спонтоном²⁶ в руке и с голубою лентою через плечо. За ним шли два или три ряда офицеров и потом вся остальная гвардия. Князя Меншикова, первого подполковника гвардии, я не мог видеть, но видел, однако ж, старого генерала Бутурлина, который заключал шествие. Пока я со вниманием рассматривал оба гвардейских полка, императорские принцессы незаметно подошли ближе, и я увидел его высочество с ними у ближайшего окна, около императрицы, где им, казалось, было очень весело. Вскоре потом герцог вдруг ушел; полагая, что он пойдет к императору, чтобы лучше видеть водоосвящение, я поспешил за ним и оставил свое довольно хорошее место, но не успел выйти из комнаты, как его высочество уже возвращался назад. Он ходил только взглянуть на процессию духовенства, выходившего из ближайшей церкви (по окончании литургии во всех церквах и особенно в главном соборе); а так как она уже почти кончилась, когда я пришел, то я очень жалел, что бросил свое место. Легко было себе представить, что оно не будет уже так хорошо, как сначала, что в самом деле и случилось. Пробравшись опять к окну, я увидел прямо против нас, на Москве-реке, протекающей возле Кремля, все восемь полков в числе 14 000 человек, поставленных в три ряда. Вид был чудный, потому что полки состояли все из красивых людей, в особенности первые шесть, принадлежащие к одной дивизии, т. е. Преображенский, Семеновский, Капорский, Лефортовский, Бутырский и Шлиссельбургский, хотя остальные также недурны. Во время шествия духовенства император ходил взад и вперед перед полками и командовал, не останавливаясь ни на минуту. Процессия здешнего духовенства была великолепна, и я едва ли видел когда-нибудь подобную. Впереди шло до 400 диаконов, или капланов, потом – более 200 священников в разноцветных одеяниях и ризах из золотой и серебряной парчи, осыпанных жемчугом и богато вышитых. За ними следовали епископы и архиепископы, также в своих богатых облачениях и больших круглых митрах, украшенных золотом, драгоценными камнями и жемчугом; они держали в руках епископские жезлы и, подобно прочим, свечи, а их великолепные длинные мантии, подбитые горностаем, несли позади них. Перед архипастырями несли множество икон, распятий и других священных предметов. Священники и диаконы шли с открытыми головами, хотя многие из них были совершенно седые или плешивые. За епископами следовало много монахов в черных одеяниях; так что вся процессия состояла из с лишком 1000 человек. Впереди, на Москве-реке, были сделаны следующие приготовления. Во льду вырубили большое четырехугольное отверстие и над ним поставили довольно высокую беседку, круглую и со всех сторон открытую. Посредине, над отверстием, висел деревянный резной голубь, вероятно, для изображения Св. Духа. Внутри беседки, кроме других предметов, было написано и Св. Крещение Иисуса Христа. Для архиепископа был устроен в воде деревянный осмоленный ящик, в который он сошел во время освящения, чтобы быть ближе к воде, и действительно казался стоящим в ней. Стоявшие вокруг епископы и прочие знатные духовные лица молились, пели, читали, кадили. Был сделан также род возвышения, где сиживали при этой церемонии прежние цари. Когда архиепископ трижды погрузил в воду небольшой серебряный крест, которым она освящается, император (стоявший перед фронтом своих полков) сам скомандовал стрелять, и весь отряд по окончании пушечной пальбы исполнил беглый огонь, но не совсем удачно, потому что снег валил страшно. После водоосвящения духовенство в том же порядке возвратилось в главную церковь²⁷, а за ним и полки, один за другим, отправились на свои сборные места. Я забыл упомянуть, что по окончании водоосвящения все полковые знамена были принесены на место церемонии и там окроплены святою водою; но они оставались перед четырехугольным местом, сделанным около беседки в виде двора, где стояло духовенство, участвовавшее в процессии, исключая те лица, которые совершали освящение и находились в самой беседке с крестами, свечами и иконами. Все это место было окружено тройною рогаткою. Когда церемонии кончились и духовенство опять удалилось, императрица уехала со всеми присутствовавшими в зале. Она приказала проводить себя до кареты одному из своих камер-юнкеров; старшую же принцессу проводил (с большою радостью) его высочество, а младшую другой императорский камер-юнкер; и они уехали в своей карете с девицею Толстой, потому что императрица ездит всегда одна. Поцеловав при прощании руки принцессам, его высочество сел в сани и, по обыкновению своему, во весь галоп поскакал домой; но тайный советник Геспен и я остались в Кремле, чтобы осмотреть находящиеся там церкви. Мы были сперва в церкви Архангела Гавриила, где похоронены все цари, царицы и прочие лица царского дома²⁸. Нам показали там между прочим места, где покоятся отец и брат нынешнего императора. Над ними, как и над всеми другими, стоят гробы, окруженные небольшими медными фигурными решетками и покрытые черным бархатом с белым крестом наверху; но под этими покрывалами, говорят, лежат другие драгоценные покровы из красного бархата, украшенные золотыми медалями, жемчугом и каменьями и с вышитыми жемчугом надписями имен погребенных. Церковь невелика, но очень красива; свод ее, по древнему русскому обычаю, снизу доверху хорошо расписан, однако же делает ее очень темною. Оттуда мы пошли в другую церковь, собственно главную здесь, находящуюся прямо напротив, где духовенство сегодня утром собиралось, начало свое большое шествие и потом окончило его, когда архиепископ окропил весь храм святою водою, при чем, по обыкновению, постоянно пели и кадили. В этой церкви похоронены все здешние бывшие патриархи и хранятся их святительские одеяния, которые, говорят, необыкновенно великолепны. Нам обещали также показать и их, потому что они принадлежат к числу главнейших достопримечательностей Москвы. Мы видели здесь часовню, окруженную очень высокою медною решеткою, где, как нас уверяли, хранится сорочка Господа нашего Иисуса Христа²⁹. Перед алтарем висело огромное и прекрасное серебряное паникадило, какое я едва ли когда-нибудь видел, да и не думаю, чтоб было на свете другое, подобное ему по величине; а между тем оно, говорят, принесено в дар этой церкви одним только боярином. Алтарь (иконостас), вокруг находящихся на нем икон, плотно отделан серебром. В нем между прочим есть, в закрытом углублении, икона Богородицы с Младенцем, вся осыпанная бриллиантами, смарагдами и другими драгоценными камнями. Когда мы попросили одного священника открыть ее, чтобы посмотреть поближе, множество народа бросилось прикладываться к ней, потому что она нечасто открывается. Взяв, с позволения этого священника, небольшую свечу и рассматривая икону вблизи, мы заметили, что драгоценные камни на ней были не из лучших и с примесью, пожалуй, очень многих фальшивых. Потом нам показали другую редкую и так же великолепно украшенную икону, изображающую Успение Девы Марии (по которому называется и самая церковь). На ней представлена Богородица в гробу, окруженная сонмом святых, между тем как душа ее принимается на небесах Христом и всеми ангелами. По словам благоразумных русских, иконы эти уважаются не столько за их чудеса, сколько за их глубокую древность. Но простой человек считает все образа за божества. Нам указали еще место в средине церкви, где прежде была большая медная плита, на которой во время богослужения патриархи сиживали на стуле и которую сняли после уничтожения патриаршества. Близ алтаря устроены два кресла – с левой стороны для царицы, с правой для патриарха; а у самой двери, возле патриаршего места, находится кресло для царя. Церковь эта, считавшаяся прежде столь священною, что ни один иностранец не смел даже войти в нее, очень высока и имеет, по обыкновенному устройству древних церквей, пять круглых куполов, покрытых, как и другие в Кремле, сильно вызолоченными медными листами. Свет хотя и проходит в нее, кроме обыкновенных окон, еще сверху, сквозь окна куполов, однако ж она все-таки очень темна, о чем нельзя не пожалеть, потому что она вообще великолепна и внутри, по старому обычаю, вся прекрасно расписана и вызолочена; кроме того, высока и замечательна своими каменными сводами. Впрочем, все здешние старинные церкви такие же мрачные и темные. Мы хотели пройти еще в третью церковь, которая также недалеко, но она была уже заперта. Я уговорил тайного советника Геспена отправиться со мною на высокую башню, где находится знаменитый большой колокол и откуда можно видеть всю Москву. Солнце сияло, и погода, казалось, была очень хороша, когда мы пошли наверх; но едва прошли мы немного более половины башни, как подул такой сильный ветер, что на маленьких галереях, устроенных вверху вокруг нее, почти невозможно было стоять и, следовательно, еще менее наслаждаться видом. Поэтому мы обратили только внимание на громадный колокол, который рассматривали с удивлением. Он вылит по повелению царя Ивана Васильевича и потому называется Иваном Великим³⁰. По причине своей необыкновенной тяжести он все более и более оседал, так что наконец уперся даже в свод. Железная полоса, на которой он висит, страшной толщины. Когда в него звонят, язык раскачивают несколько человек веревками, а самый колокол всегда остается неподвижным, да за неимоверною величиною и тяжестью его и невозможно приводить в движение. Впрочем, у русских никогда не приводят в движение колоколов, как бы они велики или малы ни были, а только раскачивают в обе стороны язык. На этой башне есть еще другие прекрасные и большие колокола, в которые сегодня во все звонили. Самый большой из них, о котором я сейчас говорил, имел, как рассказывают, всегда очень глухой звук, когда в него звонили, что и неудивительно, если принять во внимание тесноту его помещения. Внизу башни сидят постоянно люди, которые от всех осматривающих ее и колокол требуют по нескольку копеек. Отсюда мы отправились еще к месту водоосвящения, потому что домой должны были проехать близко от него. Выйдя из саней и подойдя поближе, мы увидели там детей, которые, совершенно нагие, прыгали в отверстие на льду, заставляя только держать себя сверху за руку; одни из них черпали оттуда разными сосудами воду, пили ее и относили полные кружки домой; другие умывались, но не утирались полотенцами, а давали воде высыхать на лице, считая грехом отирать ее. Я забыл упомянуть о санях в 6 лошадей, стоявших на льду. Это был род дровней, уставленных разной величины бочками, которые по окончании водосвятия были наполнены водою и отвезены в дом императора. Лошади были покрыты точно так, как покрывают у нас похоронных лошадей, только красным сукном. Отойдя от большого отверстия, мы увидели в стороне, около него, еще три или четыре меньшие проруби, в которых весело купались взрослые люди. Один на наших глазах бросался туда два раза и оставался так долго под водою, что я боялся, что он попадет под лед и утонет, тем более что в продолжение часа купался уже в седьмой раз. Не понимаю, как человек может вынести все это среди зимы! Если он и не был в воде, то все-таки стоял на льду, нагой и с голыми ногами, а за одно это уж можно поплатиться жизнью. Насмотревшись на все, мы поехали домой и застали его высочество за обедом, который уже почти приходил к концу. Тайный советник Геспен пошел, однако ж, и сел за стол; поэтому прошел еще добрый час, пока нам, в свою очередь, удалось пообедать, что мне, после такого большого моциона, было вовсе не по вкусу. Вечер его высочество провел один у графа Бонде. В этот день всех пленных шведов угощали у императора, и они возвратились домой очень довольные, потому что государь принял их отлично и вовсе не принуждал пить, чего они, конечно, не предполагали. Многие из них, боясь сильной попойки, сказались даже больными и после сожалели, что не попали в это общество. За столом императора, с правой стороны, сидели знатнейшие пленные шведы, а с левой – Преображенские и семеновские офицеры. Остальные пленные, которым недостало места за этим столом, и прочие здешние гвардейские офицеры помещались за другими столами, частью в той же комнате, где кушал император, частью в смежной, как кому пришлось. Его величество предложил пленным шведам между прочим тосты за здоровье короля шведского, королевы, всех храбрых шведов, твердо выдержавших плен, всех храбрых солдат, не забывая матросов, и некоторые другие. Обед продолжался от 3 до 8 часов, когда император, по обыкновению своему, вдруг встал и ушел. Так как пленных вовсе не принуждали пить и вообще со всеми были очень вежливы, то они разошлись по домам довольно трезвые и веселые и благодарили Бога, что все обошлось так благополучно. <…>