Идеологический кризис сильнее всего захватил молодежь, никакой разумной заботливой помощи она не получала, а у самой было гораздо больше отваги, чем сил. Лозунгом она выставила «пощечину общественному вкусу» – так и называлась одна из новых литературно-художественных организаций, но сама беспомощно металась в поисках нового. Сколько одних «измов» было придумано: модернизм, акмеизм, эгофутуризм, кубофутуризм, имажинизм и т. д. Привычной одежде противопоставлена была «желтая кофта», и даже членораздельной речи объявлена была война – все хорошие слова, которые так щедро расточались и так воспламеняли сердце заманчивыми обещаниями, жестоко обманули и лишились всякого уважения. Долой же эти слова, будем говорить «заумным языком». Эти крикливые потуги тогда представлялись только дурацким кривлянием, эпатированием, тем более что из-под маски борьбы с мещанской моралью нагло проступала порнография. Заполонив литературу, она ринулась на сцену и, начиная с Петербурга и Москвы, во всех театрах вытеснила всякий другой репертуар. Изо дня в день ставилась при полных сборах гнусная пьеса Арцыбашева «Ревность», пьеса, как писал Ярцев, переполненная драками, насилиями, бесстыдными сценами и пустыми словами.

Борьба с общественным разложением была нелегкая, но трудно сказать, на чьей стороне оказалась бы победа, если бы не было tertius gaudens[72] в лице власти, которая держала нейтралитет по отношению к искательству и удовлетворению острых ощущений, а нам ставила на каждом шагу препятствия. На многолюдном съезде женского равноправия я прочел доклад о юридическом положении женщины по русскому законодательству, не имевший никакого отношения к «текущему моменту», а когда ко мне обратились сделать второй доклад, администрация запретила выступление только потому, что первый доклад имел успех. Постановка на могиле Муромцева бюста была разрешена под условием удаления надписи «Председатель Государственной думы».

Министром внутренних дел совершенно неожиданно назначен был Н. А. Маклаков, и столица наполнилась слухами, что министр забавляет царскую семью удачным звукоподражанием разным животным. Но кто же, кроме самих посвященных, мог разболтать о том, что делалось в интимном кругу дворца?

Военный министр Сухомлинов окружал себя самыми подозрительными элементами и стал притчей во языцех, добившись от Синода, с грубейшим нарушением закона, развода супругов Бутович, чтобы на разведенной жениться. Бутович оказался весьма ершистым, обратился ко мне с просьбой огласить фальсифицированные документы, что «Речь» и сделала, и Сухомлинов, сдобно разжиревший, с маслянистыми глазами, сам появился в приемной редакции в генерал-адъютантском мундире, чтобы смиренно просить воздержаться от дальнейших разоблачений.