«Дорогая моя мама, я хочу к тебе приехать, здесь очень гадкая погода. Сообщаю тебе две неприятные новости. Во-первых – Лялька, ездя на мотоцикле, ушиб так себе ногу, что лежит уже третий день. Во-вторых: нашу дачу в Финляндии обокрали. Видишь, как все гадко, поэтому я и хочу к тебе приехать, еще я хочу посмотреть войну, это меня очень интересует. Ты должна приехать на Рождество непременно, а то мне будет без тебя скучно…. Приезжай к нам и возьми меня на войну вместе с тобой. Я не хочу учиться, а хочу воевать. Ну, до свиданья, моя мамочка. Ты приедешь и возьмешь меня, правда ведь? Тебя все целуют. Любящая тебя очень твоя Аня».

Более восьмидесяти лет разделяют эти письма и наш разговор с Анной Алексеевной. До последних дней сохранила она ясную голову и прекрасную память.

«На фронте, – рассказывала Анна Алексеевна, – мама пробыла около полугода, и когда вернулась домой, внешне у нас в семье все сохранялось как прежде. Но война продолжалась и жить становилось все сложнее и сложнее. К тому же, весной 16-го года начался призыв студентов младших курсов в действующую армию. Братьям пришлось уйти из Института, и они поступили в юнкерские училища: Алеша – в Михайловское Артиллерийское, а Коля – в Инженерное. Это давало возможность идти в Армию не солдатами, а самым младшим офицерским чином, прапорщиками, наверное.

Кончался 16-й год. Я хорошо помню волнение в доме – убийство Распутина, радость, разговоры, детали убийства. Это взбудоражило всех, произвело колоссальное впечатление на всю интеллигенцию. Говорили о том, что делается на фронте, какой развал. После Нового года, 1917-го, начались бурные события. Конец февраля – революция, отречение царя, общая радость, все вздохнули свободно. Интеллигенция встретила Февральскую революцию очень хорошо.

Запечатлелись в памяти споры взрослых, которые меня мало касались, и такая картина: белая кафельная печка, фигура папы. Он или стоит около печки, или сидит утром за столом, но видна только газета. Он просматривает «Новое время». Мама читает «Речь».