В таком духе он и отвечал своим знакомым и друзьям — людям либерального, пацифистского, религиозного толка, иногда вовсе аполитичным людям, — которые спрашивали его мнение о том, что происходит в Советском Союзе. Он писал, например, Кристиану Сенешалю 2 января 1933 года:

«Вы хотите знать, какова, в точности, моя позиция по отношению к СССР? Она отчетлива. Я с ним, против всех тех, кто ему угрожает, кто бы ему ни угрожал! Я мало-помалу убедился, что он — единственная действенная, прочная социальная надежда для нашего старого мира; и я поддерживаю его всеми силами, какие у меня еще остались. Я не вступил в «Партию» — потому что никогда не даю себя завербовать никакой партии. Но я борюсь и буду бороться за то же дело в качестве независимого, который, наверное, стоит десятка завербованных. Я, как они говорят, их «попутчик». Это дает мне возможность спорить (и я так поступаю в их газетах, и они меня печатают и ко мне прислушиваются), — идя вместе с тем к той же цели. Присматриваясь вблизи к этим молодым «марксистским материалистам», которые с суровой радостью приносят себя в жертву ради блага и счастья грядущего человечества, я нахожу в мизинце любого из них больше подлинного идеализма, чем в пустых сосудах выспреннего идеализма Запада»*.

Эта же мысль — выношенная, выстраданная Ролланом — встает и в последнем томе «Очарованной души», там, где передаются раздумья Аси:

«В серпе и молоте пролетарской, марксистской, материалистической, не верящей в бога молодежи, которая с суровой радостью жертвует собою ради счастья и общего блага тех, кто будет, когда ее уже не будет, больше истинной веры, чем во всех церковных и нецерковных псалмах ханжей и святош лживого Запада. Вне деяния все есть ложь и только ложь! И только по делам пусть судят о них и о нас!»

Когда-то Роллан — в пору своих стычек с Гильбо или молодыми «бешеными» из группы «Кларте», — отчасти принимая на веру путаные, вульгарные толкования марксистских идей, опасался, как бы коллективизм нового общества не привел к угасанию личности, не превратил бы это общество в некое подобие исправно функционирующего муравейника. Чем больше он узнавал теперь — не только из книг и газет, но и из доходивших до него частных писем — о реальной жизни, заботах и настроениях советских граждан, тем очевиднее для него становилось, как он был когда-то не прав. Нет, молодые строители Днепростроя или Магнитостроя — вчерашние люди из захолустья, разбуженные огнями домен и свистками паровозов, поднимающиеся к грамоте, к знаниям, приобретающие вместе с рабочей квалификацией и новое ощущение своей человеческой ценности, меньше всего похожи на покорных и безликих муравьев! И Роллан отвечал своим нетерпеливо вопрошающим и спорящим корреспондентам, попутно рассеивая остатки собственных предубеждений.