Только на другой день Робеспьер решается. Нет, он не присоединяется к подготовке восстания. Он лишь дает согласие на то, чтобы другие руководили восстанием, предоставляя эту задачу Коммуне Парижа. 29 мая он произносит в Якобинском клубе слова, пронизанные страхом, безнадежностью, бессилием: «Я не могу предписать народу, какими средствами надлежит спасаться. Это не в силах отдельного человека. Это не в моих силах, ибо я изнурен четырьмя годами Революции и душераздирающим зрелищем торжества тирании и всего, что есть самого подлого и самого развращенного. Не мне указывать эти средства, ибо я снедаем длительной лихорадкой и особенно лихорадкой патриотизма. Я сказал, и в данный момент у меня нет другого долга».

Марат тоже болен. Болен не от страха, неуверенности или сомнений. Это настоящая серьезная болезнь, и Марат, будучи врачом, знал, что дни его сочтены, и спешил действовать. Еще 26 мая он тоже выступил в Якобинском клубе. Его краткая речь — это программа действий. «Заниматься разоблачением клики государственных людей значило бы попусту терять время. Эта клика достаточно хорошо известна… Важно собраться завтра, чтобы противостоять их замыслам. Важно уничтожить Чрезвычайную комиссию двенадцати, которая задумала сразить мечом закона энергичных друзей народа. Нужно, чтобы вся Гора восстала против этой презренной Комиссии, да будет она предана общественному проклятию и бесповоротно уничтожена».

Марат дает ясный и точный лозунг, хотя неясно пока, кому он его адресует: Якобинскому клубу, Конвенту или народу? Видимо, он рассчитывал подтолкнуть нерешительных, колеблющихся монтаньяров, таких, как Робеспьер, и еще более робких.

На другой день, 27 мая, Марат выступает в Конвенте, как только началось заседание. Он повторяет свой вчерашний лозунг, выдвинутый у якобинцев: война против Комиссии двенадцати и против клики «государственных людей», то есть против жирондистов. Он связывает социальную и политическую стороны дела: «С того момента, как был декретирован принудительный налог на богатых, вы пытаетесь расколоть секции Парижа… Если патриоты будут вынуждены прибегнуть к восстанию, то это будет вызвано вами. Я требую, чтобы эта Комиссия двенадцати была упразднена как враждебная делу свободы, которая вызовет очень скоро народное восстание, из-за пренебрежения, проявляемого к чрезмерному росту цен на продовольствие…» В этот день Конвент осаждают делегации секций, и среди народа из уст в уста переходят слова Марата: «Мы уйдем только тогда, когда убедимся в том, может ли Конвент нас спасти или надо, чтобы народ спасал себя сам».