Менялся и облик Ленинграда. Уже нельзя было увидеть блеска золота на куполе Исаакиевского собора, на шпилях Петропавловской крепости и Инженерного замка — они закрашены нейтральной краской зеленого цвета. На Адмиралтейскую иглу решено натянуть сшитый из мешковины чехол. Крупнейшие предприятия, многие мосты, водопроводные и электрические станции тщательно замаскированы. Район Смольного, если смотреть на него сверху, превращен в лесопарковую зону. Еще на дальних подступах к зданию натянуты гигантские маскировочные сети с темно-зелеными лоскутами, изображающими деревья.

Еще одна примета тех дней. На Невском и Литейном проспектах, на других улицах прямо на тротуарах были расставлены столы с книгами, еще пахнущими свежей типографской краской. Такой литературный всплеск объяснялся просто: из-за перегрузки железных дорог было невозможно вывозить полиграфическую продукцию, печатавшуюся в ленинградских типографиях. Поэтому решили сбывать книги на местном рынке. Импровизированный книжный базар на Невском проспекте раскинулся прямо перед гастрономом № 1 — знаменитым Елисеевским. Серые мешки с песком наглухо закрывали зеркальные витрины, а рядом яркие краски на обложках.

А немецкие войска продолжали развивать наступление. Вот что записал в дневнике начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Франц Гальдер 8 июля 1941 года: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки. Это будет „народное бедствие, которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще“»[2].

Псков пал 8 июля. Отступление частей регулярной армии, бегство гражданского населения, обозы, нескончаемый поток спасающихся от войны людей. К тому времени после тяжелых боев был оставлен Остров, и две немецкие танковые дивизии стремительно продвигались вперед: одна на Псков, другая на Порхов. Прибывающие со стороны Ленинграда эшелоны с 235-й стрелковой дивизией с ходу вступали в бой, но в условиях паники и неразберихи, недостаточно четкого управления войсками имели место случаи самовольного оставления позиций. Дороги были забиты отступающими, поэтому подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия был крайне затруднен.

Вот как вспоминает эти дни начальник Инженерного управления Северного фронта генерал-лейтенант инженерных войск Б. В. Бычевский: «Семьи, оставшиеся без крова, горящие дома, плачущие на руках у матерей дети, страдающие от жары и жажды. Тут и там вперемешку с беженцами бредут разрозненные группы бойцов. Нескончаем поток машин, всевозможных тележек. И над всем этим пестрым водоворотом стоит угнетающий гул, в воздухе висит едкая пыль… Над шоссе только что пронесся на бреющем полете „Мессершмитт“. Пулеметная очередь скосила двух девочек и трех женщин»[3].