Он отправил гелиографом послание в Ледисмит, сообщая, что он основательно разбил врага и посылает кавалерию для рекогносцировки. Ледисмит, однако, уже сам получил сведения о состоянии дел. Капитан Тилни со своего воздушного шара пронаблюдал все, что происходило на вражеском фронте утром 28 февраля. Не услышав сперва грохота артиллерии, он был подавлен, решив, что идущая на помощь армия снова отступила. Затем, уже днем, он понял, что это не так, поскольку пехота толпами занимала бурские позиции и конные патрули выезжали далеко на равнину. Затем он увидел буров, которые сгоняли скот в гурты и гнали его на север, а потом стали ловить и седлать своих коней. Большие вагоны с белыми тентами выехали из разных лагерей и потянулись вдоль дороги мимо восточного склона Булваны. Наконец, когда над Большим Томом[49] взлетела пара ножниц, он спустился на землю с хорошей новостью, что противник все-таки уходит.

Тем временем наша кавалерия и артиллерия быстро и благополучно переправились через реку, поскольку с вражеской стороны никто не открывал огня.

Когда мы подходили к плавучей дороге, нас позабавил большой указатель у входа на мост, тщательно нарисованный инженерами: «На Ледисмит». Бригада прошла по перешейку между Железнодорожным холмом и Иннискиллингом, и мы сосредоточились в подходящем месте на склоне внизу. Ледисмит был по-прежнему скрыт от нас хребтами, но мы надеялись взглянуть на него до наступления вечера.

Под Булваной видны были бурские вагоны и несколько сотен всадников, которые спешили убраться подальше. Патрули были высланы во всех направлениях, и пока шла рекогносцировка, я забрался на холм Иннискиллинг, чтобы осмотреть траншеи.

Траншеи были врезаны глубоко в землю и, в отличие от наших, почти не имели бруствера. Несколько больших камней было уложено спереди, но буры, очевидно, предпочитали закапываться поглубже. На дне был слой гильз по колено, и через каждые несколько ярдов лежали большие кучи патронов для винтовок Маузера [450] — тысячи штук, аккуратно скрепленные в обоймы по пять. Многие из них были покрыты яркой зеленой слизью, которую солдаты приняли за яд, однако анализ показал, что это воск, применявшийся для консервации патронов.

Буры, однако, не были столь невинны в других грехах. Один офицер Восточного Суррейского полка, узнав меня, подошел и показал расширяющуюся пулю особенно жестокого действия. Кончик ее был надрезан, обнажая мягкий сердечник, и вниз от него шли по сторонам четыре надреза. Были найдены целые ящики таких патронов. Офицер, который делал подсчеты, сказал мне, что соотношение запрещенных пуль к обычным составляло один к пяти. Я не думаю, что их было так много, но в любом случае — более чем достаточно. У меня есть при себе экземпляр такой пули, и люди, которые охотились на крупную дичь, сообщили мне, что это самая жестокая изо всех изобретенных пуль такого типа. Еще пять видов подобных пуль было собрано медицинскими офицерами, которые пытались классифицировать нанесенные ими раны.