Земельной собственности крестьяне не отрицали. Если они хотели прирезки земли, притом из земель своих бывших помещиков, то у них это было не передовой идеей, а отрыжкой крепостных отношений. Помещичьи земли когда‐то обрабатывались подневольным крестьянским трудом, крестьяне с этой землей были потому связаны. Когда личное рабство было и для них уничтожено как общая мера, они, естественно, получили от государства и часть той земли, которую раньше обрабатывали для помещика, но которой и сами кормились. Когда же с размножением населения этой земли им для их жизни уже не хватало, крестьяне, естественно, ждали дополнительного себе наделения. Государство дало им правовое основание для таких ожиданий. После освобождения крестьяне были оставлены неполноправным сословием, которое несло на все государство такие повинности, которых не знали другие. Так «крестьянские власти» из среды самих крестьян, часто вопреки их желанию выбираемые для отправления этой своеобразной крестьянской натуральной повинности, одними крестьянами из своих средств оплачиваемые, занимали в сельской России все низшие административные должности, несли всю полицейскую службу в интересах не крестьян, а всего государства. Это давало им право претендовать на получение от государства нужной для их жизни земли, как когда-то государство давало служилым людям для их службы поместья. И так как эти административные натуральные повинности лежали на сельских обществах как таковых, хотя исполнялись отдельными выставляемыми ими людьми, то и дополнительного наделения землей ждало все крестьянское сословие. И потому со стороны крестьян притязание на землю помещиков было естественно и в известной мере законно.

Конечно, в земельной нужде, как и во всякой не заслуженной самим человеком нужде, государство должно было помогать. Это и общая обязанность государства, и требование справедливости, то есть одинакового ко всем отношения. Но для этого революции не было нужно. Такую возможность предусматривали и основы существовавшего общего права. По этой дороге должно было бы идти и новое аграрное законодательство.

Если крестьянам не хватало земли, то ее в России в то время было больше, чем нужно для всего ее населения. Категории таких земель были различны и обусловливали неодинаковое к себе отношение.

В распоряжении государства были земли, никому на праве собственности не принадлежавшие, казенные земли разных наименований, и ими можно было нуждавшихся крестьян наделять, ничьих прав этим не нарушая. Были земли частных владельцев, которые их собственники не обрабатывали и никаких доходов с них не получали; они лежали втуне, были предметом роскоши и, как всякая бесполезная роскошь, могли быть обложены высоким налогом: он мог побуждать собственников их раздроблять и потом продавать или сдавать в аренду. Были земли, которые собственники сами не обрабатывали, но сдавали в аренду тем же крестьянам, часто на недопустимо тяжелых условиях. Эти земли можно было превращать в собственность их арендаторов, обеспечивая за прежним собственником его доход, следовательно, не принося ему никакого убытка. Можно было вообще владения свыше определенного минимума облагать прогрессивным налогом, чтобы побуждать собственников к передаче их мелким землевладельцам, то есть в крестьянские руки, если собственник не захочет или не сумеет завести в них такого интенсивного хозяйства, которое могло бы покрывать высокую ставку налога. Наконец, не противореча себе, можно было допускать и принудительное отчуждение земель в тех исключительных случаях, когда именно данная земля была необходима другим; это уже допускалось при проведении железных дорог, могло быть и для других подобных же надобностей: для уничтожения чересполосиц, для открытия проезда к соседней земле, особенно в тех случаях, когда неудобное расположение земель было в свое время допущено с целью сохранения экономической зависимости крестьян от помещика. Такие земли, по общему праву, могли бы подлежать отчуждению, как это признавал и Столыпин.