Жизнь в свете смерти — вот, по существу, норма человеческого сознания, в реставрации которого участвовала поэзия, возвращаясь к самой себе.
Горечь загробной бравады:
Это было напечатано впервые в альманахе «День поэзии» за 1956 год, называлось «Ответ» и не имело посвящения, а в окончательной редакции с названием «Голос
друга» и посвящением Михаилу Кульчицкому — в книге Бориса Слуцкого «Память» (1957, тираж 10 000).
Когда в 1952 году Слуцкий прочёл Эренбургу «Голос друга», мэтр отреагировал:
— Это будет напечатано через двести лет.
Что-то в этом роде тогда же сказал и Николай Тихонов, ознакомившись со стихами Слуцкого, переданными ему автором при личной встрече, но отметил «Лошадей...»:
— Знаете, как у Бунина о раненом олене: «Красоту на рогах уносил»?
Слуцкому не до красот. Его автогерой произрос на антикрасоте, и в этом смысле он антигерой. Выходит, Слуцкий — это антикрасноречие? Может быть, здесь уместно привлечь мандельштамовское словцо —
Тот человек на войне, которого написал Слуцкий, одухотворён идеей справедливого мщения и, к слову сказать, защиты Отечества. Опять-таки к слову: Слуцкий, как известно, выступал ещё и в роли общественного защитника, то есть адвоката. Так было, например, на процессе поэта
О. Б-ва, осуждённого за хулиганство.
Есть немалый метафорический смысл в том, что, параллельно с Литинститутом пройдя вузовский курс юриспруденции, Слуцкий предпочёл своё довоенное образование увенчать дипломом со званием «литератор», пренебрегнув правовым. В конечном счёте смысл этой метафоры — в первичности Слова относительно Государства. На войне ему доводилось судить людей, ставить к стенке — страшное стихотворение «Статья 193 УК (воинские преступления)»:
Это, наверное, единственное во всей мировой поэзии стихотворение, написанное тем, кто расстреливал, о том, как это происходит; впрочем, в более позднем стихотворении Слуцкий говорит: