1 января [1942 год]

Новый, 1942 год. В самый разгар Великой Отечественной войны встретили мы новый 1942 год. Прошел 1941 год – год страшных бедствий, вызванных наглым и жестоким вторжением немецких орд в пределы нашей Родины. Год тяжелый, кровавый, достопамятный. Наступает новый год борьбы, испытаний и битв. Что нас ожидает – история покажет. Сейчас тяжело.

Встал в 10 часов в Рыбацком. Ночевали с Лидусей у ее подруги Музы Григорьевны. Она напоила чаем с сахаром и бутербродами с маслом. Дала мне папирос. Но вот беда – возвращаться домой не на чем. Машины нет. Поезда идут плохо, и без пропуска не продают билетов. Пришлось идти пешком. Закутали нас тепло. Лидуське дали меховые валенки. Как она дойдет, не знаю. Мороз 25 градусов. Вышли в 5 часов, дошли в 9 часов 30 минут. Дошли все же. Погода великолепная, лунная. Ну и прогулка – 16 километров. Это можно было сделать только после сытного обеда, иначе мы протянули бы ноги.

Дома приготовили лепешек и напились чаю с патокой, вспоминая встречу Нового года.

По сводке, наши войска заняли Калугу и крупный железнодорожный узел Новые Кириши. Иден уже возвратился в Лондон и заявил, что был счастлив увидеть некоторые из подвигов русской армии, чрезвычайно удовлетворен визитом, который очень ценен.

А все же света нет. Воды нет. Трамваи не идут. Радио не работает. Норму хлеба не изменили. Тяжело. Очень тяжело.

2 января [1942 год]

Радио не работает. Мороз 30–32^о. Трамваи не идут. Электроэнергии нет. Водопровод замер. На работе темно до наступления света. Вечером также нет света.

Люди все больше и больше истощаются и ползут, как тени. На работе много больных. За отправку с работы на квартиру рабочего Николаева заплатили двум курьерам 200 руб. Жаловались, что измучились. Что значат теперь деньги?! Купить можно только продукты. На рынках идет все на обмен. Керосин, масло, вещи только на продукты: дуранду, хлеб, сахар, конфеты и т. д. Зарплату с 20 декабря не платят, и не слышно, чтобы заплатили. Газет нет. Совсем темно. Дома ругался с Лидкой вовсю, у нее какая-то «инквизиторская» манера. Я дохожу до исступления. Никогда в жизни еще не были [так] натянуты нервы. Принесла вместо сахара и конфет повидло, говорит грамм 500, а всего, наверно, 150. Уже скверная черта. Обман. Доверие пропало. Вообще со мной она теперь держится иначе, чем до замужества. Дружбы нет никакой, теплых, внимательных, заботливых отношений никаких. Все делается, видимо, только для себя, а на языке: «все для тебя». Во всем оговаривает. Все не так. Кричит. Ругает. Передразнивает. Нет, к такой семейной жизни я не способен. Придется уходить. Пока еще совсем не угробила. Вот женщины. Черт их разузнает. Всыпался на старости лет. Надо как-нибудь выкручиваться.