— В такие дни, как сегодня, мне кажется, будто в волосах у меня полно травинок. Будто я по лугу каталась.

Все влияло на настроение Салли, даже самые простые вещи. Сьюзэн рассказывала мне о старшей сестре:

— Салли тогда так веселилась потому, что мы увидели двух синих корольков.

Сама Сьюзэн была особой весьма практичной и мечтала, когда вырастет, стать «поломойкой». Она с большим рвением скребла полы в доме, но иногда вдруг прерывала свое занятие и, сидя на корточках с тряпкой в руках, задумывалась, глядя с улыбкой на свою работу. Сьюзэн была на редкость аккуратна — не было случая, чтобы она забыла отправить письмо, если ей это поручали, и всегда приносила домой от бакалейщика именно то, что требовалось. Школу она не любила, там было слишком много самонадеянных детей, свысока обращавшихся с ней, и, кроме того, она не знала, к чему приложить там руки.

Младшие, Нэлл и Лила, считались в доме певицами. Нэлл всегда сначала долго прочищала горло и откашливалась:

— Подождите, я приготовлю голос. Если же мотив, случалось, ускользал от нее во время пения, она останавливалась:

— Нет. Погодите. Я начну сначала. Лила же пела как птичка. Слова и мелодии девочка обычно сочиняла сама:

Во время прогулок наш путь обычно лежал через выгон, Лила бежала впереди, приплясывая; коровы провожали ее ленивыми взглядами: ее мелькающие ручонки отвлекали их от жвачки.

— Алан, смотри. Ты только посмотри! Я — маленькая птичка с коричневыми крылышками. Видишь, Алан? Посмотри на меня.

— А кем бы ты еще хотела быть? — спросил я, желая разделить ее веселье и потому ища образ, который был бы мне ближе, чем маленькая птичка с коричневыми крыльями.

— Я хотела бы быть феей.

— Ты не можешь стать феей, — заявила Сьюзэн. — Выбери что-нибудь попроще.

— Ну, тогда — коровой.

— Интересно, что чувствует корова, — задумчиво сказала Салли, глядя на корову, которую мы только что потревожили своим шумом, — только, наверно, они такие же, как люди, и каждая считает себя лучше всех других коров…

Прогулки с ребятишками Джексона были для меня своего рода школой, постепенно записи в моих блокнотах становились все более содержательными.

Мир, который открылся мне в гостинице в Уоллоби-крик, был населен людьми, живущими ненастоящей жизнью, пирующими на развалинах горящего Рима.

Длительное общение с этими людьми могло разрушить во мне веру в человека, в его способность подняться духом над людской пошлостью. И только близость с детьми которым открывался совсем иной, чудесный мир, где благородные поступки, радость и счастье были не просто возможны, но и обязательны, воскрешала во мне веру в будущее, которую я начал было терять из-за невозможности найти работу.