Таков был человек, от которого зависели сотни тысяч солдатских жизней. Коротко, но очень колоритно описан в романе «танковый генерал» П.С. Рыбко (Рыбалко) – образованный профессионал, знающий не только танковое дело, но и как переключить внимание и снизить температуру дискуссий на совещаниях, рассказав дежурный анекдот про обязательного еврея. Ярко и с оттенком восхищения обрисован красавец Чарновский (И.Д. Черняховский). С явной насмешкой – суетящийся и мельтешащий перед военными «партийный работник», член Военного совета Н.С. Хрущев.
То, что объединяет их всех, включая Жукова, – признанное, спокойное, даже не обсуждаемое сознание своего холуйства. Неудачный плацдарм приглянулся Сталину: «Да и все знали самый главный его аргумент, невысказанный: этот кусок Правобережья можно быстрей захватить – и значит, много раньше доложить Верховному о форсировании Днепра» (3/133). Солдатские жизни отступают на второй план перед волей беспощадного хозяина: «Есть тут один тонкий политес, который соблюдать приходится. Сибежский вариант согласован с Верховным. И так он ему на душу лег, как будто он сам его и придумал» (3/254). Цена «политеса» – то, что считалось бы военной катастрофой в любой армии: гибель множества людей и снаряжения. Но увлеченный своей прозорливостью Верховный поставил перед командармами еще и следующую задачу: продолжать сражаться, чтобы взять Предславль не к зиме, как предполагалось, но к 7 ноября 1943 года.
Я уже писала о неоднозначности оценки Владимовым исторической фигуры маршала Г.К. Жукова:
Победы маршала Жукова, покрывшие грудь ему и живот панцирем орденов, не для наших слабых перьев, скажем только, что против «русской четырехслойной тактики» не погрешит он до конца, до коронной своей Берлинской операции, положа триста тысяч на Зееловских высотах и в самом Берлине, чтоб взять его к празднику 1 Мая (опоздал на день!)… Треть миллиона похоронок получит Россия в первую послевоенную неделю – и за то навсегда поселит Железного маршала в своем любящем сердце (3/257–258).
Победы маршала Жукова, покрывшие грудь ему и живот панцирем орденов, не для наших слабых перьев, скажем только, что против «русской четырехслойной тактики» не погрешит он до конца, до коронной своей Берлинской операции, положа триста тысяч на Зееловских высотах и в самом Берлине, чтоб взять его к празднику 1 Мая (опоздал на день!)… Треть миллиона похоронок получит Россия в первую послевоенную неделю – и за то навсегда поселит Железного маршала в своем любящем сердце (3/257–258).
И.И. Николаев, работавший с оригиналом рукописи генерала А.В. Горбатова, писал в повести «Генерал»: «Горбатов, второй комендант Берлина, всегда был против штурма. Зачем? Окружить – сами бы сдались. Уложить в самые последние дни несметное число своих людей, выстрадавших эту окаянную, не ими затеянную войну, чтобы потом к тому же три четверти города отдать союзникам!..