Еще с весны, только тронулся лед на реке, ихтиологи предсказали, как тут говорят, «большую горбушу». Она, оказывается, бывает здесь, большая горбуша, раз в десять лет. Такой была она в 1938, и в 1948, ив 1958 годах, а уж в 1968 должна быть непременно.

Прошлым, еще запретным, летом, как только горбуша вошла в лиман, на контрольных заездках выловили ее несколько тысяч центнеров, а ведь это был всего лишь девятый, обыкновенный год. Но и по нему видно было, что амурское стадо лососевых заметно выросло, что из лета в лето, свободно возвращаясь из океана в свои нерестовые речки — а их на Нижнем Амуре, может быть, сотни, — горбуша впрок откладывала в бугристых тайниках икру.

Хороший улов на контрольных заездках сулил рыбакам на будущий год богатую путину.

Всю зиму они свозили строевой лес для «бердо» и «глаголей», готовили садки, способа́...

На обледенелых пристанях старшины, механики и матросы ремонтировали буксирные катера, плашкоуты, кунгасы.

А когда пришла весна, на берегах лимана застучали паровые молоты, копры, зазвенели пилы.

Строили заездки.

Их строили и на старых, испытанных прежними путинами местах, и на новых, потому что большая горбуша в своем неудержимом стремлении на нерест прокладывает и новые пути.

В середине июня, только показались в водах лимана первые гонцы, на заездках уже были готовы орудия лова. И в точно назначенные ихтиологами сроки горбуша понемногу двинулась вверх по Амуру. Потом — все больше, все гуще, и когда казалось, что вот-вот должны пойти основные косяки (только успевай перебирать садки!), — начались перебои: на заездках, что ближе к морю, брали, и то не густо, а на более дальних в иной день улов исчислялся сотней-другой рыб.

Тревога, что горбуша идет «ненормально», взбудоражила в эти дни буквально все население на побережье. Она передавалась, эта тревога, от человека к человеку, ибо с незапамятных времен в этом древнем рыбацком крае живут по одному и тому же закону: на лососевой путине день год кормит!

Но не будем пока загадывать: лиман еще впереди, и нам предстоит побывать и на заездках, и на рыбокомбинатах, и просто в гостях у рыбаков, так что разговор о путине у нас в запасе.

Все хуже дорога.

Машину ужасно бьет на ухабах, а Валерий Владимирович продолжает рассказывать, и я держу на дрожащих коленях блокнот и, еле попадая в него карандашом, почти не глядя, бегло записываю то отдельные слова, то обрывки фраз, чтобы потом не забыть самое важное, — ведь всего не запомнишь.

Начинает портиться погода. Только что солнце ярко освещало реку и круглая вершина горы Маркрам была хорошо видна. Но я, оказывается, не обратил внимания на рваный клок облака над Маркрамом, а это уже, по словам Валерия, к непогоде.