Говоря об отсутствующих, уместно вспомнить слова «иных уж нет, а те далече»: Горький, участие которого официально объявлялось, находился в Германии, Иванов в Баку, Волошин в Коктебеле, Сологуб и Кузмин в Петрограде, Бальмонт в эмиграции, Блок и Гумилев в мире ином. Не было Белого, недавно вернувшегося из Берлина, но был Чулков. В ложе сидел литовский посланник Балтрушайтис. Фриче заболел, Чуковский не смог приехать, Шершеневич не явился «совершенно сознательно», хотя все трое тепло поздравили Брюсова в письмах. «Как и в дни моей молодости, имя Валерий Брюсов — для меня прекрасное имя, которым все мы, пишущие, вправе гордиться», — заключил свое послание Корней Иванович^{63}.

Поздравлений было много, опубликованных и неопубликованных, официальных и личных, в стихах и прозе, из Москвы и Петрограда, Минска и Казани, Киева и Баку, Лондона (Ликиардопуло) и Исфагана (Тардов) — список занял пять печатных страниц^{64}. В Берлине сменовеховская газета «Накануне» целиком посвятила Брюсову выпуск литературного приложения, на страницах которого сошлись Петровская, Гуль и Кусиков. «Очень просили меня написать, — делилась Нина Ивановна с подругой, — и нельзя было уклониться, осталось бы пустое место, именно мое. Написала, и вот затосковало сердце… Портрет его повесила, смотрю… Стал он старый, старый, уже не на „мага“, а на „шамана“ похож. Смотрю и понять не могу, как и зачем эти годы мои прошли!»^{65}.

Надеясь привлечь Брюсова в «Накануне», Кусиков прислал ему юбилейный номер и восторженное письмо, начинавшееся: «Валерий, милый, любимый, нежный… самый, самый… Впрочем, как-то неловко теперь, дедушка ведь, юбилей был, 50 лет, а я: Валерий». Письмо Брюсова от 25 апреля 1923 года с московскими литературными новостями догнало Кусикова в Париже[98], откуда он отвечал: «Мы с Бальмонтом Костечкой (такая была у Сандро манера общения с поэтом на тридцать лет старше. — В. М.) перечитали его два или три раза. Он умилился, вспомнил все старое, тем более, что Ты спрашиваешь там о нем, и тут же, „в четыре руки“ написали Тебе большущее письмо». Увы, до адресата «большущее письмо» не дошло^{66}.

Среди участников чествования особенно запомнились Пастернак и делегация Армении. Борис Леонидович прочитал стихотворение «Я поздравляю вас, как я отца поздравил бы при той же обстановке…», написанное в нарочито неюбилейном тоне интимной откровенности, которая не вязалась с привычным обликом Брюсова и казалась неожиданной с учетом неблизких отношений между поэтами:

Понимая, что верные «с точки зрения вечности» стихи прозвучат на празднике диссонансом, автор оговорился в последней, позднее отброшенной строфе: