Хотел было работать – не получается. Над чем работать и зачем? Что ждет впереди – неизвестно. Да и как будешь работать: столик маленький, неудобный, положишь книгу, больше и места нет. Шахматы приходится на подставку для чемоданов ставить, письма не напишешь, недаром все пишут письма в фойе. А ему нож острый спускаться в фойе, встречать людей…

Положив ноги на стул, Алехин примостился на кровати, уставившись неподвижным взором в непонятную гравюру на противоположной стене. Никак не мог он понять, что там нарисовано. Неясная картина, такая же неясная, как его жизнь в последнее время. И что это за манера у хозяев – вешать в номерах самые странные гравюры? Сами не знают, что это такое, а вешают. Для важности, по-видимому. Так уж принято: в дорогом отеле должны обязательно висеть самые замысловатые, самые непонятные картины.

«Хватит, нужно вставать», – не раз уж решал Алехин, но продолжал лежать. Ему предстоял долгий мучительный вечер и бесконечная бессонная ночь. Самое страшное время: заснуть невозможно, а усталые, больные глаза не позволяют читать при слабом свете бра. Лампы настольной и той нет, сколько раз просил! Вот и мечешься всю ночь по комнате или ворочаешься на кровати, прислушиваясь к беспорядочному биению слабеющего сердца.

Осторожный стук в дверь прервал мысли. Горничная Мануэлла принесла ужин. Алехин знал все заранее – простой невкусный ужин: кусок жесткого бифштекса и стакан кофе. Слава богу, что бесплатно; три раза в день – и все бесплатно. Молча поставила горничная на стол поднос с тарелками и тихо удалилась, даже не пытаясь заговорить.

Алехин не прикоснулся к еде. «Что теперь в Лондоне делается? – вернулся он к мысли, мучавшей его все дни. – Как-то решится моя судьба? Удастся ли Люпи защитить меня от необоснованных нападок и нелепых выдумок? И за что набросились? Ну, играл при фашистах, а что было делать? А! Причем здесь игра, просто это месть людей, когда-то обиженных твоей резкостью. Характерец-то у тебя не дай бог! Разве был ты когда-нибудь осторожен с окружающими, разве щадил их чувства гордости, собственного достоинства? Вот теперь и расплачивайся!»

В сотый раз за этот месяц вспомнил он всю свою сложную, путаную жизнь: тихий Плотников переулок, уютный домик и сад с огромным дубом…

Потом первая мировая война, контузия, георгиевский крест… Голодная, разрушенная Москва и первые шахматные турниры двадцатого года; отъезд из Москвы, погоня за мировой славой и последующие горькие годы мучений. Вспомнил он и свои отчаянные попытки добиться матча с Капабланкой, мировой триумф в Буэнос-Айресе – чемпион мира! Сколько иллюзий было связано с этим званием, сколько надежд! И сколько же это вызвало людской зависти, ненависти… Конечно, и сам виноват, мир завистников просто использовал его собственные ошибки. А много он сделал ошибок в жизни! Покинул родину, обидел лучших друзей, обидел Надю… Любящая, заботливая жена, она так умела охранять от всех житейских невзгод!.. Как тяжело без нее, многое ушло с ее неожиданной, непонятной смертью. И вот итог, печальный итог жизни, целиком отданной шахматам. А теперь и шахматы у него отнимают.