Октябрьская революция пришла в Оренбург значительно позже, чем в центр России. Казачий атаман Дутов захватил город сразу же, как только узнал, что рабочие и крестьяне свергли в Петрограде власть Временного правительства.

Ранним утром Муса с сестренкой Зейнаб по дороге в школу увидели за мостом на земляной дамбе отряд казаков. А несколько дальше, за спиртоводочным заводом, около афишной тумбы толпилась кучка людей, читая приказ-объявление, напечатанное броскими черными буквами. Муса не утерпел и тоже подошел к тумбе.

Он прочитал приказ до конца, но многого не понял. Под приказом стояла подпись: «Войсковой атаман полковник Дутов». Он объявлял о переходе всей государственной власти в его руки. Город Оренбург объявлялся на военном положении.

Только в январе восемнадцатого года отряды Красной гвардии выбили белоказаков из города и освободили Оренбург. А через день в Оренбурге приняли радиограмму, которую напечатали и расклеили по всему городу. В радиограмме говорилось: «Всем, всем, всем! Оренбург занят советскими войсками…» Под радиограммой стояла подпись: «Ленин».

Но атаман Дутов не сложил оружия. Он ушел в степи и, заявив, что объявляет войну Советской власти, стал накапливать силы. В начале апреля дутовцы организовали бандитский налет на Оренбург. Среди ночи белоказаки ворвались в город, захватили казарму, где размещались красногвардейцы, порубили их, сонных, саблями и начали кровавую расправу с представителями Советской власти. Под пулями, под белоказачьими саблями погибло немало людей.

По тревоге удалось поднять железнодорожников. Еще помогли мадьяры, австрийцы, немцы — бывшие пленные, объединенные в интернациональный полк. Вместе с железнодорожниками они выбили белоказаков из Оренбурга.

Через день убитых хоронили в братской могиле, которую вырыли недалеко от караван-сарая в городском сквере. Траурная процессия растянулась по всему городу. Гробы несли впереди. Муса насчитал сто двадцать, а их все несли и несли…

Над раскрытой могилой говорили речи. Муса стоял на высокой куче сырой, маслянистой глины и смотрел в глубокую четырехугольную яму, тесно уставленную гробами. На траурном митинге говорил председатель Совета Коростылев. Слова его навсегда запали в душу мальчика.

Председатель Совета призывал не плакать над могилой павших, но многие плакали. Плакал и маленький татарский мальчик. Мусе казалось, что Коростылев говорит как раз то, что думалось ему самому.

Перед глазами Мусы прошли незабываемые события гражданской войны в Оренбурге. Он жил, рос будто в отсветах недавней революции, вдыхал ее атмосферу, переживал успехи и поражения молодой, еще не окрепшей республики. И впечатления ранних лет оставили в его душе глубокий след, закалили его характер и волю.