— Пускай гуляют, не зови. Надо же им познакомиться. — Майя села на ящик, закурила. — Олька тоже хочет в Италию, а я еще… посмотрим.

— Все у вас будет о'кей. — Васин нахлобучил ветровку по самые брови, занялся самоваром.

— У тебя тоже. Здесь будет вилла «Самовар». Хочешь — проект подпишу? — Майя листала толстый альбом с чертежами и эскизами. — У меня легкая рука, ты знаешь. У Галюни тяжелая, а у меня легкая.

Он вздрогнул; он, разумеется, не рассказал про ту позорную сцену.

— Откуда ты знаешь? — Значит, Галя сама рассказала. Он тихо выругался в капюшон, вскочил, пнул ящик, больно ударил ногу.

— Ну хочешь — я вас помирю? Я могу.

— Ты все можешь. Только зачем? Это начало конца. И конца ему не видно. Вот она уже Димку с нами не пустила. Ладно, перезимуем…

— Ты стал совсем другим.

— Я здесь живу. Как в пещере. Пещерный человек. Завтра пойду на мамонта.

— Я тебе напишу, ладно?

— Напиши, только куда?

Из-за горы досок показались Энцо и Оля, усталые, но довольные друг другом. Майя и Васин сделали веселые лица и хором вспомнили песню:

— «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз…»

Прошло семь лет. Нужно написать это крупными буквами, потому что в нашем городе не сразу заметишь перемены. Тот же трамвай совершает медленный круг, и персонал клиники, где работает Галя, занимает места на конечной остановке. И Галя не очень изменилась, скорее похорошела, следит за собой, но многие молодые врачи и сестрички зовут ее по отчеству.

— Галина Евгеньевна, вы ее знаете?

— Где? Кого?

— Вот так, девочки, надо ходить. Учитесь спинку держать.

— Да вон, сеньора Касьянова идет. Говорят, она совсем вернулась.

— Ничего подобного! Я знаю, у кого она живет…