— Видно будет, — вздохнула Майя, и видно было, что ей ни к чему эти расспросы.

— А Оля как — неужели привыкнет? Она у деда пока?

— Ей везде хорошо. Легко адаптируется.

— Зря вы ее одну отпускаете, — очень серьезно сказал Дима.

— А что, украдут?

— Запросто.

— Он меня все пугает, пугает!.. Со двора заезжай, там ближе.

Пешеходная улица, местный «Старый Арбат». У художественного салона торгуют картинами и всякой всячиной. Можно послушать музыкантов, погадать или заказать свой портрет.

Оля сидела на складном стульчике, возле лотка с керамикой, и рисовала молодого красивого инвалида в камуфляже и в берете. За спиной стояли любопытные, сновали покупатели, гремела блатная песня, было шумно и тесно, но она старалась ничего не замечать.

Только пьяный мужик, по виду бомж, в который раз приближался, качаясь:

— Меня рисуй! Чего она — всех рисует, а меня не рисует! Очередь занимал! Имею право!

— Отойдите, не мешайте!

— Плачу деньги! Тебе баксы надо? — он искал по карманам мелкие купюры, мусолил их в руках, ткнулся в лоток с посудой. Его оттолкнули, но прямо в сторону Оли.

— Уберите ваши деньги, я не буду…

— Отвали, дядя. — Появился здоровенный бородатый художник, загородил Олю. — Отвали, кому сказано!

— Я сам инвалид труда! Чтоб ты знал… я ее на руках качал… — дядька грязно выругался и наступил на Олину папку. Она, не сходя с места, пнула его локтем по колену. Он всей пятерней схватил и скомкал лист, на котором она рисовала. Инвалид встал и замахнулся костылем. Оля вскочила: «Сидите!» И ее стульчик тут же оказался в руках у пьяного. Продавщицы сзади завизжали, спасая посуду.

— Генка! Муравьев! Это же Муравей! — две дамы в шляпках, Галя и Майя, пробирались сквозь набежавшую толпу. Остановились. Узнали одноклассника.

— Муравьев! Генка! — Майя выступила вперед. — Ты меня узнаешь?

— А ты меня узнала? — Муравей оскалился — напоказ — жуткими остатками зубов. — Приехала? Россию покупать? — Посыпался злобный мат. — А я не пр-родаюсь! Меня не купишь! Художники… ху…