В это раз он приехал, чтобы сопровождать меня в районе «ветряных зазубрин», расположенном между шахтой и Урумчи. Они представляют собой промежутки в горах, через которые дует такой мощный северный ветер, что даже грузовики и поезда опасаются его. Я вспоминаю слова учителя Се: надо остерегаться ветра и собственного упрямства.

Я слышу, как голос дяди Шена гремит в холле гостиницы. Он зовет меня, вытянув вперед руки. На голове у него нахлобучена фуражка, и в этот раз он кажется мне еще массивнее, чем я его запомнил.

– Ну вот наконец и ты, мой мальчик! – Он прижимает меня к себе.

Мы проводим целый день в Сандаолине.

Кто-то рассказывал мне о вечном огне на дне шахты. Дядя Шен находит водителя, который берется взять нас с собой туда. Мы дожидаемся вечера и едем в глубь ущелья. Когда мы спускаемся по склону, нам навстречу попадаются огни строительных машин, потом что-то гремит, и воздух наполняется пылью. Внизу водитель выключает фары. Мы оказываемся в темноте, и вот я вижу их: святящиеся пятна на земле и на склонах. Они тлеют, иногда из них вырывается пламя. Это залежи угля, которые загорелись и не потухают. Они похожи на врата в потусторонний мир.

– Смотри, куда наступаешь, парень, – предупреждает дядя Шен и берет меня под руку. Мы стоим на дне шахты, вокруг темно и пыльно. В ста метрах отсюда горят огни машин, похожие на звезды. Ночную тишину прорезает длинный гудок.

Это поезд. Я смотрю на дядю Шена. Он похож на черную широкую тень.

– Скажи, – спрашиваю я, – как ты думаешь, мы можем увидеть паровоз?

На следующее утро мы стоим на площади для разгрузки угля. Дядя Шен протягивает пачку сигарет в закопченные ладони, я дружелюбно ухмыляюсь. Слово за слово, чей-то смех, и вот мы уже внутри паровоза. Он грохочет, трубит и пыхтит. Кто-то с шипением открывает котел и вручает мне лопату, чтобы я накормил паровоз углем. Мы едем через пустыню, мне кажется, что каждую секунду на нас могут напасть индейцы или бандиты. Я не могу поверить своему счастью.

Дядя Шен фотографирует и смеется. Он не разделяет моего восторга, ведь на протяжении сорока лет ему приходилось каждый день чинить такие машины.

Когда мы выходим из Сандаолина, стоит ветреная погода, и моросит дождь. Дядя Шен жалуется, что у него отекают щеки, он подвязал их платком. Он катится рядом со мной на велосипеде, иногда поет что-то вслух. К его багажнику привязан флажок, дрожащий на ветру.

Гоби не сразу демонстрирует нам свой характер. Мы проходим мимо мастерских, гостиниц и заправок. На обед мы останавливаемся в небольшой закусочной, в которой работают три женщины. Мы единственные гости. Еда не особенно хорошая, зато беседа получается живая. Все трое с юга. Они приехали сюда на заработки много лет назад, дела идут средненько, но жизнь здесь все равно лучше, чем на родине.