Однако кризис миновал: организм оказался сильнее недуга. Многие находили, что его ум стал даже живее, чем был до болезни. Он и сам удивлен, насколько хорошо ему вновь удается «заставить работать свою разумную сущность по мере ее возможностей и желаний»[1656]. Итак, весной в нем снова пробуждаются жизненные силы. Растроганный Гёте просматривает стопку писем со словами поддержки и пожеланиями скорейшего выздоровления. Он вновь убеждается, что и во время болезни остается «публичным лицом». Где-то его уже посчитали умершим. В честь его чудесного выздоровления в театре ставят «Тассо». На сцене устанавливают бюст Гёте, украшенный лавровым венком.

В эти дни Гёте получает письмо и от графини Августы цу Штольберг (той самой Густхен времен далекой молодости, а теперь благочестивой вдовы датского министра Берншторфа), которая обеспокоена спасением души своего дорогого друга. Душа знаменитого поэта в опасности, и было бы лучше, если бы он «отрешился от всего, что есть мирского, мелкого, суетного, земного и недоброго»[1657]. Письмо приходит еще до болезни, и раздосадованный Гёте оставляет его без ответа. Однако пережитый недуг и выздоровление делают его терпимее и снисходительнее, и он пишет Августе подробный доброжелательный ответ: «Жить долго – значит многих и многое пережить: любимых, ненавистных, безразличных людей, королевства, столицы и даже леса и деревья, которые мы сажали и взращивали в юности. Мы переживаем самих себя и испытываем большую благодарность, даже если нам оставлены лишь немногие дары тела и духа. <…> Всю свою жизнь я был честен с собой и другими и за всеми земными делами имел только самые высокие устремления. <…> Так не будем же беспокоиться о будущем! В царстве Отца нашего много провинций, и если уж здесь на земле он уготовил нам столь радостное поселение, то там он наверняка позаботится о нас обоих»[1658].

На самом же деле Гёте думает не столько о загробной жизни, сколько о будущем лете. Он сгорает от нетерпения снова увидеть Ульрику в Мариенбаде. Наконец 26 июня 1823 года Гёте отправляется в путь. На этот раз он останавливается не в особняке Брёсигке, где уже поселился герцог, а в доме напротив – в не менее роскошном отеле «Золотая гроздь». Терраса, где он снова сможет часами болтать с Ульрикой, в двух шагах от отеля. И снова по вечерам балы и маскарады, а днем – собирание камней. В это лето к этим занятиям добавились еще наблюдения за погодой: отдыхающие смотрели на облачные образования, восторгаясь многообразием их мимолетных форм. Облака имели для Гёте столь символическое значение, что позднее в «Мариенбадской элегии» он напрямую связывает с ними образ Ульрики: