– Этот человек – знаменитость здесь, и он останется знаменитостью в Ту Эгг, Пахоки или Сопчоппи.
Дважды Тед вышел из зала суда в знак протеста против выбора присяжных.
– Я ухожу. Это – игра, и я не стану в ней участвовать! Я не останусь в этом Ватерлоо, поняли?
Вернувшийся и немного успокоившийся, по крайней мере, до такой степени, чтобы контролировать себя, Тед взорвался снова, ударив рукой по столу судьи Джоплинга.
– Вы хотите цирка? – кричал он Блэру. – Я устрою вам цирк. Яустрою вам настоящую бурю, Джек. С громом.
Тед направился к двери, судебный пристав преградил ему путь. Тед поставил коробку из-под пива, в которой он носил свои документы, на ограждение и снял куртку. Телеоператору впервые удалось схватить момент, когда Тед в самом прямом смысле утратил контроль. Его прижали к стене, как разъяренную лису в окружении множества охотников. Возможно, именно это страшное лицо с приоткрытым ртом, перекошенное яростью, видели его жертвы. Оно потрясло меня. Казалось, он сейчас накинется на пятерых полицейских, окруживших его. Он стоял, тяжело дыша, словно зверь, пойманный в капкан. Прошло мгновение, затем второе… Тед и его мучители застыли.
– Сядьте, мистер Банди! – приказал Джоплинг.
– Вы же знаете, что не можете давить на меня до бесконечности!
– Сядьте, мистер Банди!
Постепенно он пришел в себя, его плечи опустились, как будто вся сила и напор мгновенно оставили его. Очень медленно он проследовал к столу защиты и опустился на свой стул с поникшей головой.
– Все бесполезно, – демонстративно громким шепотом произнес он Африкано. – Мы потеряли присяжных. Нет никакого смысла продолжать эту игру.
Возможно, он был прав.
День за днем Тед сидел в полной растерянности, злобно глядя, как шестьдесят пять свидетелей обвинения походят к месту дачи показаний. Африкано и Томпсон честно вели свой бой, хотя он с самого начала казался проигранным. На сей раз они не позволяли самому Теду говорить, хотя ему было разрешено участвовать в дискуссиях по делу без присутствия присяжных.
Через три недели после начала процесса Тед обратился с двадцатиминутным заявлением, в котором требовал оправдания. Его голос дрожал; по мере того, как он говорил, казалось, он вот-вот расплачется. Как это было далеко от логичных и ясных аргументов, высказанных им в Юте четырьмя годами ранее. Он заявлял, что нет никаких прямых свидетельств совершения убийства.
Защита представила двух свидетелей, которые, по их мнению, видели Кимберли Лич голосующей рядом с «закусочной Джимми» в утро ее исчезновения. Однако когда им была представлена ее фотография, они не смогли с абсолютной уверенностью сказать, что это именно та девочка, которую они видели за два года до того.